— А что? — с энтузиазмом отвечает помощница. — Не просто же так то самое дело снова подняли. — Оглядывается воровато и шепчет: — Ну, с хлором. Какая изощрённая месть! Вы же помните, кто распространял слухи об участии депутата в том деле.
— Слухи, — резко обрываю я Лиду, — как ты выразилась. А мы располагаем фактами и следуем закону. Кстати, о законе. Где протокол заседания? Я как пришла, попросила. Или мне до следующего ждать?
— Сейчас всё будет, — белозубо улыбается помощница, но веселья в её глазах нет.
Разворачивается, выскакивает из кабинета и хлопает дверью. Усмехаюсь горько и смотрю на потёртую синюю папку. К горлу подкатывает ком: вся моя интуиция буквально верещит, что лучше не открывать, но в ушах так и звучит хриплый голос Вани: «Уверен, ты сможешь правильно это использовать». Никакой уверенности в этом я не ощущаю. Страх сжимает грудь ледяными тисками.
Мершиков подстроил всё так, чтобы я точно села к нему в машину. Знал, что буду до последнего пытаться образумить его. Жаль, что я не подозревала, насколько сильно он стремился подмять меня под себя, а ведь методы депутата не были для меня загадкой. Но что толку корить себя за наивность! Прошлого не исправить, но его можно проанализировать и найти выход в настоящем. А ещё лучше взять на вооружение, чтобы в будущем избежать возможных ловушек.
Ловлю себя на мысли, что их не будет. И опять будто голос Вани слышу: «Он никогда не причинит тебе вреда». Что он хотел этим сказать? По шее ползёт противный холодок. Смотрю на папку и сжимаю челюсти: возможно, там ответы на все мои вопросы. Но открывать не хочется. Спрашиваю себя почему, и сама себе не могу признаться. Я очень боюсь, что мои худшие опасения верны.
Вспоминаю, что тогда случилось. Да, всё как в тумане, но… Вот бородатый спаситель и распластавшийся на асфальте водитель. Мершикова я не увидела. Ваня сказал, что не нужно смотреть. Сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и мотаю головой.
— Нина, соберись! — шепчу. — Да, к Ване у тебя особое отношение, но придётся представить худшее и идти от него к лучшему. — Внушение не помогает. Усмехаюсь: — Что? Другим советовать проще?
Со стоном опираюсь грудью на стол. Ладно, посмотрим в лицо своим страхам, чтобы знать, как помочь Ване при самом плохом раскладе. Чего же я боюсь? Того, что он сбежал из армии и вернулся в родной город. Живёт где-нибудь в подвале, чтобы не нашли… Начальник части не афиширует побег, значит, там произошло нечто гадкое. Настолько, что честный и ответственный парень совершил серьёзное нарушение. Тогда понятно, почему даже мне не дали поговорить с солдатом по телефону.
Выдыхаю: первый мой страх. Второй ещё кошмарнее. Допустим, Ваня убил водителя и Мершикова. Чтобы замести следы, трупы спрятал в одном месте, а машину сжёг на закрытом заводе. Этим он отвёл подозрения от меня и себя да намекнул на дело, о котором никто не говорил вслух, но шептал каждый. В груди болезненно покалывает. Я не хочу видеть в Ване убийцу! Мог ли он совершить преступление? Возмужавший, окрепший, с хищным взглядом и резкими движениями, он из пластичного танцора превратился в непредсказуемого зверя.
Но если так, то это он стёр записи с камер. А охранник? Это был третий страх, который практически уничтожал любую надежду на благополучный исход дела. Если Ваня сделал укол Павлу, то, значит, парень связан с наркотиками. И тогда все его поступки становятся объяснимы и ужасны до леденеющих рук. Потому что Ваня не похож на наркомана, а вот на наркодилера… Зажмуриваюсь и сжимаю челюсти до боли в зубах. Я видела таких немало: жестоких, циничных, не ценящих ничью жизнь, кроме своей. Даже от предположения, что Ваня стал таким же, кажется, во мне что-то умирает.
