Потом они снова свернули в один из притоков. Берега придвинулись. Местами густые ветви нависали над водой, образуя высокий зелёный свод. Вскоре справа открылся пологий участок берега с деревянными мостками, служившими лодочным причалом. Антонио сбавил обороты мотора. Карлос, толкаясь длинным шестом, направил лодку к причалу.
Дома здесь сооружали на сваях, стены сколачивали из вертикально поставленных широких досок. Через узкие щели между ними, а также через квадратный проём окна без рамы в помещение проникал дневной свет. Спиной к окну перед длинным раскладным столом сидели двое партизан.
Первым поднялся навстречу плотный и очень смуглый мужчина с жёсткой щёткой чёрных, с проседью, усов.
– Мануэль Перес Марин, командующий… – Он назвал номер фронта РВСК. – Товарищи называют просто Мануэль. – Широкая мозолистая ладонь крепко сжала руку Рикардо. Голос был низкий и хрипловатый.
– Эмилио Гусман, – назвал себя второй партизан. Его карие глаза смотрели на Рикардо сквозь стёкла очков в тонкой оправе задумчиво и немного печально, высокий лоб и аскетически впалые щёки завершали типаж революционного интеллигента первой трети века. Внешне Эмилио выглядел полной противоположностью Мануэля, но его рукопожатие оказалось таким же уверенно твёрдым.
– Располагайся. – Команданте указал на единственный свободный стул из штампованного пластика. Рикардо уже успел убедиться, что такие сидения в сельве популярны: достаточно прочные, непромокаемые, лёгкие при транспортировке.
Прежде, чем сесть на предложенное место, Рикардо запустил руку во внутренний карман куртки и протянул Мануэлю сложенный блокнотный лист – записку от доктора Серхио.
– На словах доктор просил передать, что приедет работать с населением завтра. Сегодня не может оставить раненую.
– Как она себя чувствует?
– Воспаление пока держится.
Команданте молча кивнул и погрузился в чтение. Затем передал письмо Эмилио, а сам поднялся с места и закурил, выдыхая дым в оконный проём.
– Ты знаешь, что пишет доктор Серхио?
– В подробностях – нет. Но знаю, что обо мне.
Его рассматривали. Внимательно, строго, но как будто без настороженности или, тем более, враждебности. Потом слушали, иногда задавая короткие вопросы, пока он рассказывал о себе. Как работал художником в городской газете, одновременно публикуя в ней свои литературные опыты; как после новости об аресте в Мексике Энрике Горриарана7 за два дня написал рассказ об операции «Рептилия», который их редактор отказался печатать, но опубликовало анархистское издание; как, продолжая разрабатывать партизанскую тему, начал собирать материал для романа – тогда его и могли вывести на кого-то, связанного с РВСК, но этого он уже вспомнить не может. Да, он согласен, это очень странная и нелепая потеря памяти – и очень досадная лично для него, – но в ней нет ничего сверхъестественного! Доктор Серхио говорит, амнезия, психогенная амнезия. Что было после, нетрудно реконструировать: билет на самолёт, Богота, путь в сельву, контузия… И вот, он здесь и желает только одного: работать.
Наступило молчание. Мануэль потянулся за новой сигаретой. Передумал, отошёл от окна и снова сел напротив.
– Товарищи из сети поддержки, которые встречали аргентинского писателя по имени Рикардо Ормигас, пропали. Скорее всего, убиты. У тебя при себе никаких документов. Получается, мы должны поверить тебе на слово.
