– Конечно, у нас всё в порядке, – произнёс он и, хотя его голос стремился звучать уверенно, в нём всё же проскользнула неуверенность. – Мы только начали, и у нас всё будет.
Игнорируя уверения Шмуля, инспектор занялся осмотром лавки. Он заглядывал в каждый уголок, изучая документы, проверяя документы и записи с той внимательностью, с какой хирург исследует пациента перед операцией. Стоя в стороне, Мойша смотрел на брата, не понимая, что происходит, его маленькие губы плотно сжались, а в больших глазах отразился неподдельный страх. Ему казалось, что любое движение может только усугубить ситуацию.
Вскоре после тщательного осмотра инспектор, как судья на присуждении, повернулся к Шмулю с мрачным, неподвижным выражением лица. В его взгляде не было ни капли сомнения.
– У вас есть серьёзные нарушения, – произнёс он с гневной угрозой, которая похоронила всю радость, когда-либо витавшую в мире его жизней. – Я вынужден закрыть вашу лавку до устранения всех недостатков.
Слова упали, как камень, разорвав все надежды. Шмуль словно окаменел, его сердце отбивало тревожный ритм. Будто громом поражённый, он не мог поверить в то, что слышит. Все его мечты, все усилия, вложенные в эту лавку, все надежды и труды, могли быть разрушены одним безжалостным решением.
– Нет… нет! – вырвалось у него.
– Мы всё исправим! Пожалуйста, дайте нам шанс! Мы только начали! – его голос дрожал от эмоций. В груди сверлило чувство несправедливости, сердце било тревогу, как потерянное в бурю судно. – Мы сделаем всё, что нужно!
– Это не моё дело, – холодно ответил инспектор, направляясь к выходу, оставляя за собой полутемные коридоры, наполненные неясными предзнаменованиями.
Шмуль почувствовал, как его мир рушится, но где-то внутри него продолжала теплить решимость. Он не мог позволить мечтам умереть. Сжатыми в кулаках надеждами он вступал в битву за себя, за свою семью, за свою мечту и за своё будущее…
А за окнами, словно в противовес отчаянию, всё так же ярко светило солнце.
Глава 10. Противостояние
Ветер терзал узкие улочки города, словно пытаясь украсть его тишину. На фоне старинных каменных домов с облупившейся штукатуркой, густо покрытых следами времени, жизнь продолжала идти своим чередом. Люди спешили по своим делам, гружённые корзинами с рыночной снедью, но где-то среди этой обыденной суеты разыгрывалась трагедия.
Резкий щелчок замка отозвался эхом. Рука, полная решимости, с хрустом и резкостью закрыла на замок и опечатала входную дверь, оставляя за собой звук, напоминающий доносящийся с улицы тяжелый вой ветра. Массивный и самодовольный Пан Вуйцик, словно мелкий угнетатель, вершил суд над судьбой семьи. Одной рукой он ловко подбросил спрятал в карман ключи, а другой, как бремя власти, пересчитал деньги, наслаждаясь моментом триумфа, как помешанный коллекционер, добывающий редкие монеты. Его глаза, полные презрения, скользнули по молодому человеку, стоявшему рядом.
Шмуль, ярость которого накрыла, как волна в шторм, не выдержал. Он бросился к Вуйцику, но тот даже не дрогнул. Его тяжёлый взгляд из-под насупленных бровей был холоден и ледяной.
– Налоги платить надо, щенок, – бросил он с ехидной усмешкой. И, прежде чем Шмуль успел ответить, рука Вуйцика метнулась вперёд. Пощёчина прозвучала, как выстрел. Шмуль пошатнулся и упал на пыльный мостовой.
– Твоя лавка больше не будет работать!
Слова похоже разрывают установленный в лавке мир так, как с хрустом ломается хрупкая игрушка.
