Шатен снова смутился, пробормотал в ответ что-то любезное, поклонился и заверил, что, конечно, почтёт за честь.
– Вот как! – с картинно напускной досадой, но с искренним весельем воскликнул Се-Крер. – Ваше величество, вы разбиваете мне сердце! Неужто досужие шутники любезнее вам, чем храбрые воины?
На лице мадемуазель Се-Нист мелькнула лёгкая досада.
Кая вежливо приподняла брови и с улыбкой ответила Се-Креру:
– Пока что ваши крики только испортили мне вечер, мсье. Однако я позволю вам реабилитироваться в моих глазах. Через три дня будет небольшой бал в честь святого Кадмия, и я рассчитываю, что в танце вы будете не менее умелы, чем в фехтовании.
Се-Крер разулыбался, выдал целую череду танцевальных поклонов и заверил, что королева может не сомневаться в его желании загладить испорченный по его вине вечер.
Мадемуазель Се-Нист тихонько вздохнула, после чего получила от брата ощутимый тычок в бок.
– Больше никаких дуэлей под моими окнами, я надеюсь, – обвела Кая взглядом присутствующих.
– Я прослежу! – вызвался Се-Крер под дружный смех.
Кая и сама не сумела избежать смешка, отвечая:
– Нет уж, если проследите вы – меня тут каждый вечер будут ожидать представления такого рода.
Приняв поклоны присутствующих, она удалилась к себе, чувствуя, что это маленькая сценка сделала её настроение гораздо более радостным и отвлекла от тяжёлых мыслей.
На следующее утро Кая решила, что пора взяться за всю эту секту всерьёз. Она вызвала во дворец своего двоюродного брата, епископа, чтобы посовещаться с ним.
Для небольших совещаний подобного рода на светлой стороне дворца была оборудована миниатюрная и уютная гостиная, наполненная цветами в кадках и живописными полотнами на стенах. Кая предпочитала решать серьёзные вопросы в приятной обстановке: эстетика интерьера давала ей эмоциональную опору и позволяла проводить любые переговоры на высшем уровне.
Угостив гостя чаем со свежими булочками, королева без лишних расшаркиваний перешла к сути дела:
– Дорогой брат, скажите, как относится церковь к нашим активизировавшимся сектантам?
Церковник грустно нахмурился, уныло повозил кусочек мармелада по блюдечку и дал официальный комментарий:
– Наша церковь скорбит о заблудших, столь превратно истолковавших наше святое учение. Мы не теряем надежды вразумить их и вернуть к умеренности. Как вам известно, сестра, наше учение осуждает впадение в крайности – даже если эти крайности преподносят под личиной истинного благочестия. Роскошь и комфорт развращают, это правда, и в этом есть тот истинный камень, на котором строят своё здание заблудшие. Сам по себе аскетизм, к которому они призывают, достоин только всяческих похвал – вы знаете, вся наша монастырская практика строится на аскетизме, да и среди рядовых священнослужителей он в большом почёте. Однако навязывать такую позицию другим, принуждать к ней и объявлять гибнущими тех, кто не пошёл этим путём… маловато в этом любви и истинной веры, сестра.
Кая терпеливо и со вниманием выслушала то, что и так знала прекрасно. К сожалению, её брат обладал недостатком, свойственным многим церковникам: затронув какой бы то ни было богословский вопрос, он неизбежно скатывался в попытки читать проповеди и многословно истолковывать постулаты своей веры.
– Это так, дорогой брат, – согласилась королева, которая крайне ценила свой комфорт и считала окружающую её роскошь законной компенсацией за ту меру ответственности, которую она несла, – но что с догматическими разногласиями? Если бы я, скажем, передала их церковному суду – вам было бы, что им предъявить?
