– Кати, да что там происходит! – сердито крикнула королева камеристке, с недовольством оглядывая результат своих трудов.
По краям синяя, внутри картина превратилась в грязное пятно, на котором, впрочем, мило выделялись зеленоватые прожилки и лучик жёлтого подтёка.
Под страхом отлучения от церкви королева бы не призналась, что это творение было плодом её рук.
Поскорее сдёрнув и свернув ещё непросохший холст, Кая повернулась к камеристке:
– Ну?
– Дуэль, ваше величество! – с некоторым даже восторгом возгласила та.
Восторг вызывал у Каи определённые предположения о том, кто был зачинщиком дуэли.
– Сожгите, пожалуйста, – передала она свёрнутый холст Кати и решительным шагом отправилась выяснять, что за дерзкий и нахальный тип смеет тревожить её вечерний покой.
В сад королева подошла к самому разгару действа. Двое противников, сняв камзолы, действительно кружили друг вокруг друга со шпагами наголо, а неподалёку начинала собираться толпа любопытствующих, как из тех, кто прогуливался в это время по саду, так и из обитателей дворца, выбежавших на шум. Кое-кто даже позволял себе азартные поддерживающие крики, а многие дамы весьма картинно прижимала платочки к губам, лбам, и даже к декольте, явно считая дуэль отличным предлогом привлечь к себе мужские взгляды.
– Я даже не буду спрашивать, что тут происходит, – холодно и негромко сказала королева, однако её появления хватило для того, чтобы «группа поддержки» замолкла, люди расступились, а дамы позабыли про свои платочки и присели в реверансах. Ах, нет, одна мадемуазель умудрилась и в реверанс сесть, и платочка от декольте не убрать, и даже на шажок вперёд выступить – отчаянная особа. Платочек-то был яркого цвета, и не столько закрывал вид, сколько привлекал к нему взгляд.
Дуэлянты, конечно, слов королевы не услышали за звоном шпаг и шумом крови в ушах, но изменение фоновой обстановки заметили. Это отвлекло их в достаточной степени, чтобы обнаружить явление правительницы и остановиться, не смея продолжать схватку в её присутствии.
Оба драчуна были молоды и хороши собой, но повели себя в этой ситуации по-разному. Один, обаятельный брюнет с ясными весёлыми глазами, послал королеве ослепительную белозубую улыбку и раскланялся самым непринуждённым образом. Другой, шатен с характерным неместным профилем, ощутимо нахмурился и явно чувствовал себя виноватым, пряча глаза.
– Ладно, от господина Се-Крера я иного и не ожидала, – невольно улыбнулась в ответ поименованному Кая, – но вы, господин Се-Нист, всегда казались мне образцом здравомыслия!
Шатен в ответ на этот упрёк смутился ещё больше, но на его защиту неожиданно ринулась та самая отчаянная девица, которая явно не теряла надежды привлечь кое-чьё внимание к своим несомненным достоинствам:
– Ах, ваше величество, не корите брата, здесь полностью моя вина! – крайне мило улыбнулась она и столь же мило и без лишних подробностей объяснила суть дела.
Оказалось, что господин Се-Нист на досуге пописывает весьма остроумные эпиграммы, но, не желая никого задеть, не предаёт свои сочинения огласке. Однако его сестра посчитала свеженаписанную эпиграмму, посвящённую господину Се-Креру, столь остроумной, что не удержалась и прочла её последнему. Тот со всем присущим ему пылом посчитал это достойным поводом для ссоры, и, несмотря на миролюбивый характер Се-Ниста, дело закончилось дуэлью.
– Эпиграммы! Как интересно, – проявила любезность Кая. – Господин Се-Нист, вы могли бы скрасить мой завтрашний вечерний чай вашим творчеством?
