– Я не хочу надолго там задерживаться.
– Понимаю. У тебя большая семья?
– Мать, старшая сестра и двухлетняя племянница. Отца я не видела с тех пор, как он ушел. А у тебя?
– О, у меня типичная ирландская католическая семья. Родители женаты почти пятьдесят лет. Я – младший из семи детей. Мама называет меня арбитром, потому что у меня три сестры и три брата. И в детстве каждая троица грозилась мне наподдать, если я не встану на их сторону.
– Забавно.
Он ослепительно улыбается.
– О да.
– Вы часто видитесь?
– Обычно на Рождество. Отец держит паб, так что туда на праздники съезжается вся семья: братья, сестры и около дюжины племянников и племянниц. Это мое любимое время года.
– Ты, наверное, крутой дядюшка.
Кин со смехом разводит руками.
– Детей убедили, что я супергерой. Теперь моя нога их не смущает.
– Как мило.
Ветер крепчает, волны сильнее бьются о борт, и соленые брызги оседают на волосах и лице. Мы надеваем штормовые куртки.
– Сдается мне, нужно зарифить парус. Знаешь, как это делается? – спрашивает Кин.
– Нет.
– Берись за румпель. Когда я выйду на палубу, разворачивай яхту против ветра.
Он взбирается на крышу рубки. Яхта качается на волнах, и я испытываю смутное беспокойство за Кина. На нем специальные кроссовки с рифленой подошвой, к тому же он держится за мачту, но насколько хорошо он умеет держать равновесие? Балансируя на скользкой от брызг поверхности, Кин приспускает грот-парус и осторожно слезает на палубу.
– Не волнуйся обо мне.
– Я как раз пытаюсь решить, нужно ли за тебя волноваться, – признаюсь я.
Кин смеется. Он часто это делает. Бен тоже смеялся, но бывали дни, когда он вообще не вылезал из кровати и почти не разговаривал. Мне было трудно – хотелось лечь рядом и обнять его, чтобы ему полегчало, и в то же самое время хотелось сбежать, словно я могла заразиться унынием. Нужно было больше времени проводить с ним в те дни…
– Я уже выяснил, как мое тело реагирует на определенные ситуации на судне.
Слова Кина возвращают меня в настоящее. Он берется за румпель, а я сажусь рядом. Нассау еще не виден, и возникает ощущение, будто мы плывем в никуда.
– Я сумел приспособиться. Пришлось стать внимательней, чем раньше. Я безногий, а не недееспособный.
– Что ж, когда придет моя очередь зарифить парус, надеюсь, ты будешь обо мне беспокоиться, потому что из нас двоих именно я могу свалиться за борт.
– Ну, я тебя спасу. – Он толкает меня локтем. – Однако давай все же внесем умение зарифить парус и вытащить человека из воды в список навыков, который ты должна освоить.
Мы несемся по ухабистым волнам еще несколько миль, прежде чем Кин говорит:
– Мы понапрасну тратим время. Лучше остаток пути проделать на двигателе.
Он спускает грот-парус, а я сворачиваю кливер. Тряска не уменьшается, и волны все равно бьют в нос яхты, но с включенным двигателем мы плывем быстрее. Хрустя банановыми чипсами, которые Кин нашел в кармане куртки, мы наблюдаем, как мимо нас проносятся рыбацкие лодки и большие яхты.
После обеда Кин радирует в Нассау, чтобы нам предоставили место в доке.
– Я не особо силен в том, чтобы перевозить продукты и припасы на стоящий на якоре корабль. А оставлять незапертую шлюпку на берегу – все равно, что оставить ключи в замке и надеяться, что за время твоего отсутствия машину не угонят.
Несмотря на предстоящие расходы, я с предвкушением ожидаю, когда можно будет сойти на берег и нормально помыться. Может, даже сходить в ресторан.
