– Это Саша, актер нашего театра, – небрежно представила Сашу Галина.
Тетушки холодно приняли эту информацию.
Из подъезда вышел Антон Григорьевич. Времена сменились. Теперь он был в строгом широком черном костюме, в галстуке и шляпе.
– Здравствуйте, Антон Григорьевич! – по-русски, с широким заносом руки, поклонилась ему в пояс Галина.
– Ой, Галька! – вздохнул Антон Григорьевич. – Это кто? – кивнул он на остолбеневшего при виде такого большого начальника Сашу.
– Это Саша Русаков. Актер нашего театра, – торопясь, представила Галина и потащила Сашу за собой.
– Мама! – завопила она, врываясь в квартиру. – Это Саша Русаков, мой муж! Актер нашего театра! Мы будем жить у нас!
Клавдия, убиравшая в это время со стола остатки как всегда роскошной закуски, единственное, что могла спросить:
– Вы расписались?
– Нет еще! – беззаботно крикнула Галина, обнимая мать и целуя ее. – Времени не было! Репетиция и спектакль вечером. Завтра распишемся. Ну, как он тебе?
Мама внимательно посмотрела на Сашу, но ответить не успела.
– А где Наталья будет заниматься? Ей к экзаменам готовиться надо! – закричала тетка Надежда. – Клавдия, чего ты молчишь?
– Пускай в общежитие переезжает! – весело посоветовала Галина. – И потом, зачем ей готовиться? Все равно не сдаст. Она три года на одном курсе сидит.
– Она болела! – вступилась за сестру тетка Надежда. – А ты вообще ни одного курса окончить не смогла!
– Ну и что? – радостно ответила Галя. – Зато я – ведущая актриса театра и кино, а вы – старые девы! – и, схватив Сашу за руку, потащила его в свою комнату.
Тетка Наталья заплакала.
Клавдия достала папиросу с длинным мундштуком и, закурив, задумчиво уставилась на дверь дочериной комнаты.
– Яблоко от яблони… – пробормотала тетка Надежда, собирая со стола грязную посуду.
У себя в комнате Галина вскочила на скрипучую металлическую кровать с шарами, простерла руки к избраннику и, завывая наподобие мхатовских актрис, начала декламировать:
– Как ты пришел, скажи мне, и зачем?..
Стена и высока, и неприступна…
Ты вспомни только, кто ты!.. Смерть тебе,
Коль здесь тебя мои родные встретят!
– Может, мне лучше уйти? – жалобно вопросил Саша. – Неудобно.
– Читай! – приказала Галина.
– На легких крыльях страсти через эту
Я стену перенесся… Удержать ли
Любовь преградам каменным?.. Она
Что может сделать, то и смеет сделать;
И не боюся я твоих родных!
[14] –
вяловато, но громким, поставленным актерским голосом ответил Саша.
Тетка Надежда стукнула кулаком в дверь и завопила:
– Распишитесь сначала, бесстыжие!
* * *
Шла репетиция сцены «у балкона».
Галина стояла на двух больших кубах, обозначавших балкон, и с болью смотрела на усилия своего возлюбленного. Саша не тянул… он форсировал голос, злоупотреблял жестом, отбегал от балкона, снова возвращался к нему, закидывая голову, в общем, играл «трагедию».
Мрачный Арсеньев, спустившийся так низко в кресле, что его почти не было видно за режиссерским столиком, давно уже смотрел не на сцену, а в пол.
Саша закончил чтение монолога. Тяжело дыша, раскрасневшийся и донельзя довольный собой, повернулся к главному режиссеру:
– Как, Михаил Георгиевич… что скажете?
– Перерыв, – выполз из кресла Арсеньев.
У выхода из зала он повернулся. Начальник режиссерского управления встал, ожидая указаний, и указание последовало:
– Вводите Панкратова!
– И Андрееву! – крикнула с кубов Галина.
Арсеньев согласно кивнул:
– И Андрееву, разумеется.
