Жизнь не ощущается краткой: ее достаточно, чтобы насладиться всеми радостями жизни. Вот почему вполне естественно (вне данного контекста воспринимаемое по крайней мере спорным) утверждение:
Нам жизни дни златые
Не страшно расточать.
Послание к Галичу
Не страшно, если расточительство дней и воспринимается смыслом жизни.
При таком отношении к жизни нет драмы в смерти – она осознается естественной и в конце даже желанной, как сон для усталого человека. Пожалуй, единственный раз, в стихотворении «Опытность», жизнь и смерть сталкиваются в оксюморонно-несоединимом сочетании. Поэт пытается уклониться от «проказливого» Эрота, понимает тщету усилий и принимает его власть над собой. «Веселиться – мой закон», – провозглашает поэт, но непрошенно и зловеще врывается в обретенную идиллию мрачная сила:
Смерть откроет гроб ужасный,
Потемнеют взоры ясны.
И не стукнется Эрот
У могильных уж ворот.
Гроб воспринимается ужасным, поскольку открывает зев до срока: человек еще не насладился земными удовольствиями, не потерял к ним интереса.
Совсем иначе то же самое смотрится тогда, когда становится закономерным звеном естественной цепочки бытия:
И тих мой будет поздний час;
И смерти добрый гений
Шепнет, у двери постучась:
«Пора в жилище теней!..»
Так в зимний вечер сладкий сон
Приходит в мирны сени,
Венчанный маком и склонен
На посох томной лени…
Мечтатель
В сравнении с «Опытностью» тут перемены демонстративны. Там благо, когда постучится Эрот, страшно, когда уже не постучится; а тут стучится другой визитер (именно он был нежелателен в первом случае) – и ничего, теперь он именуется «добрым гением». Для отношения к смерти в лицейской лирике вариант «Опытности» – исключение, вариант «Мечтателя» – норма.
Исповедуемая поэтом философия эпикурейства объективно чужда канонам религии и подпитывает религиозную холодность юного Пушкина. «Эротика по литературной традиции являлась сатирическим средством, особенно в антицерковной поэзии, как бы в противовес аскетическим идеалам церкви»[8]. Сама направленность на земную жизнь противоречит вере в загробную жизнь души как главную форму существования человека.
Практически с самого начала в сознании Пушкина складывается представление о цикличности жизни: несколько ее этапов сменяют друг друга с неумолимой последовательностью. Каждому этапу приличествуют свои заботы и свои радости; неразумно цепляться за то, что уходит безвозвратно.
Наиболее четко в лицейский период мысль о цикличности жизни выражена в «философической оде» «Усы». Вещает «мудрец с обритой головою»:
Гордись, гусар! Но помни вечно,
Что все на свете скоротечно –
Летят губительны часы,
Румяны щеки пожелтеют,
И черны кудри поседеют,
И старость выщиплет усы.
Закон жизни выводится на чрезвычайно широком материале: жизнь человека уподобляется жизни государств, то и другое одинаково подвластно движению времени; перед рекой времен в равной степени бессильны все.
Проблема поставлена со всей остротой. Возможны два пути ее разрешения: тщиться хотя бы частично обмануть время – или, считаясь с неумолимым ходом времени, дорожить тем, что успевает дать жизнь. Пушкин обдумывает оба варианта. Поэту не хочется расставаться с юностью, самым интенсивным на впечатления периодом жизни, он платит дань желанию сделать юность вечной. Но склад ума поэта в большой степени рационалистичен и не позволяет, по крайней мере надолго, уходить в мир иллюзий, поэтому последовательнее Пушкин выбирает второй путь.
