Она осталась рядом с мужем, который тоже собирался покинуть ее. Тогда-то она узнала, что он, не удержавшись, тайком от нее проглотил целиком увесистую краюшку настоящего хлеба, которую им щедро отрезали от целой буханки – строго предупредив, что хлеб на дорогу – на четверых, что больше скоро не будет, что эту пайку нужно растянуть на пять дней. И чтобы не увлекались, не ели помногу – бывает, что сытость опаснее голода.
Она долго не могла спокойно смотреть на мужа, говорить с ним. Съеденный хлеб пошел ему, как ни странно, впрок, ничего плохого с ним не случилось. Напротив, он вскоре ожил и стал усердно ходить уже за нею. Она же приготовилась умирать, но выжила единственно потому, что с нею оставшиеся два дня дороги последними крохами делилась старенькая умирающая соседка.
Рядом с Антониной Ивановной на краешке кресла напряженно и прямо застыл Раскатов. Вадим Иванович давно работает с ним, они всегда были в самых тесных дружеских отношениях, даже кабинеты их были рядом, и хотя дружба эта не выходила за пределы училища, более близкого человека у Белова не было. Но отошла, стушевалась дружба, как только Раскатова назначили заместителем – временно, после смерти старика Сметанина. Однако Раскатов недолго походил в новой должности, не успев свыкнуться с нею, – он поспешил. С его назначением училище залихорадило – слишком уж круто взялся он ломать устоявшиеся порядки. Жажда перемен и всегда жила в нем, но когда перемены стали возможными и зависели уже от него, скоро зарвался – потерял меру. Не выдержав перемен, побросали училище старые мастера, он набрал мальчишек, до сих пор Белов мается с ними, все никак не может заставить работать. Человек сильный, он ладил с людьми, если ему подчинялись беспрекословно, и становился врагом, как только обнаруживал, что для кого-то его власть – не последняя инстанция в мире.
Вскоре у Раскатова установились скользкие недоброжелательные отношения с директором. Он принялся усердно копать под Григорьева, зачастил в Управление жаловаться. В Управлении же у директора были друзья с давних времен, они незамедлительно сообщили ему о происках Раскатова, и Виктор Павлович был возвращен в исходное состояние перед самым началом учебного года. Белова же отозвали из преподавательского отпуска и назначили заместителем, и не временно, а постоянно.
Уж очень не хотелось Раскатову оставлять это место, об этом Белов знал от него самого. Они вместе строили планы на время, когда власть окажется в их руках, так говорил Раскатов – в их руках.
Обиженный Раскатов решил уволиться, бросить преподавание, но подумав, остался.
С тех пор он живет, как в засаде, в постоянном напряжении всех своих сил, придирчиво следя за каждым движением Белова, сомневаясь в каждом его успехе, беззастенчиво радуясь каждому промаху – все никак не может смириться с утратой власти, уверенный, что досталась она недостойному, надеется отыграться, готовится исподволь.
Оттого сложились меж ними отношения дружбы-вражды – отношения неравноправные, в которых сильной стороной был, бесспорно, Раскатов, а Вадим Иванович лишь пассивно ожидал подвоха, вздыхал и хмурился.
И все же Белов надеялся, что пройдет время и вернется дружба, а с нею вернется слава училища, о которой они когда-то вместе мечтали. Подлинная слава, не отчетная.
Рядом с Раскатовым утонул в кресле Володя Артемьев, физрук. Вытянул на полкомнаты длинные сухие ноги в ярко-синих тренировочных брюках, запрокинул на спинку тяжелую коротко стриженую голову, уставился в одному ему видимую точку на потолке.
