Люди такие разные. Записки газетчика - страница 6

и где на пасху пела карусель.

В покоях, расположенных над хлевом,

от клавесинов пахло теплым хлебом,

который никогда не подгорал.

Помилуй, Господи! Ведь клавесины —

не просто сумма струн и древесины,

а если так, тогда и хлеб – хорал.

Наука хлеба и наука звука

переходили к правнукам от внука,

и если земли затевали спор

о первородстве, то не футболисты

решали этот спор, а органисты

и две земли, сошедшие в собор.

Почетом и особыми правами

платили органисту, и дровами,

чтоб к службе не остыл среди зимы.

А он платил приходу сыновьями,

учеными своими соловьями,

весьма изрядно певшими псалмы…

Он говорил о своих друзьях: о Борисе Слуцком, Давиде Самойлове, Веронике Тушновой, Эдуарде Колмановском, и мне, двадцатилетнему, казалось: ещё чуть-чуть – и я попаду в этот круг небожителей. Нет, не попал.

Мы расстались, как и встретились, совершенно непредсказуемо. Я отлучился на непродолжительное время, а когда вернулся, Леонида Тома в кафе уж е не было. Мне сказали, что он встретил какого-то своего знакомого и ушёл с ним, совершенно забыв обо мне.

А вот стихи его не забылись:

Шел снег. Он падал и белел.

А комья черные чернели.

А человек на снег смотрел

и грустно думал:

– Неужели

опять зима, и зябкий вздрог,

и на лице снежинка, тая?

И чей-то чудился упрек,

и снисходительность чужая.

Позже я узнал, что Леон Тоом прожил после этого всего неделю. 4 июня 1969 года он выпал из окна. Это было очень похоже на самоубийство. Или на убийство.

Незадолго до своей смерти он написал:

От любви неразделённой

он не умер, нет.

В комнатушке захлaмлённой

он лежит, одет.

Рыжий и жестковолосый,

сумрачный с лица…

Но откуда эти слёзы,

слёзы без конца?

Столько влаги, столько соли —

льёт как из ведра…

И при этом нету боли,

нету ни черта.

Нету мрака, но и свету

нету – вышел весь…

Нету, нету, нету, нету —

вот и всё, чтo есть.

Когда вышел на экраны фильм «Неуловимые мстители», я служил в армии. Его мне удалось посмотреть только после дембеля. И когда в Ставрополе я увидел афишу о гастролях Васи Васильева, исполнявшего в этом фильме роль Яшки-цыгана, очень удивился, обнаружив с ним некоторое сходство. Вася Васильев был на пике популярности. Фильм и его продолжения имели огромный успех. Народ на его концерты валил валом.

У меня в то время были другие заботы. В третьесортной гостинице некоторое время жила команда легкоатлеток из Эстонии, которые приехали в Ставрополь на какие-то соревнования, а с одной из них по имени Аавих я случайно познакомился. Она плохо говорила по-русски, но мы условились, что я загляну к ней вечером.

В её номере я и обнаружил Васю Васильева. Он, как и спортсменки из Прибалтики, тоже остановился в этой гостинице, и девушки пригласили его исполнить песни, звучавшие в фильме.

Вася увидел меня и застыл, как громом пораженный. Мы действительно были похожи внешне.

– Пойдём в мой номер, – сказал он мне. – Хочу посмотреть на тебя в буденовке.

Я напялил её на себя и встал рядом с афишей, на которой он был изображен в этом головном уборе. Наше сходство только усилилось.

В этот момент в номер к артисту вошла горничная. Она поглядела на него, потом на меня, и обратилась ко мне:

– Василий Федорович, чай вам принести?

Мы засмеялись. Потом, когда приканчивали вторую бутылку вина, он сказал:

– Если ты начнешь убеждать меня, что у тебя в роду цыган не было, я всё равно не поверю.

А я до сих пор не знаю, какой национальности был мой дед по матери: бесследно сгинувший в начале 20-х годов где-то в застенках ЧК. Может, Вася Васильев и прав.