– Почему ты считаешь, что ему поверят? – прищурился патриарх. – Ты-то поразительно похож на Ивана Васильевича. А если кто будет не с таким сходством?
– И много меня видело людей? – усмехнулся Дмитрий. – Людям нужен символ надежды на лучшую жизнь. Так что они станут цепляться даже за бесформенные тени.
– Хм. А почему ты не хочешь выдавать себя за царевича?
– Во-первых, я не знаю точно, он ли я. И вряд ли узнаю. Во-вторых, жаждать власти в Русском царстве в эти годы может только безумец. Тяжелая война Ивана Васильевича привела к опустошению земель. Кто же знал, что за Ливонию встанут столькие? Опричнина угасла. Бояре, разрывающие державу в междоусобице, подняли головы и расправили плечи. И вновь пух с перьями полетел от изможденной двухголовой куры, терзаемой стаей лисиц. Умер Федор Иванович. Слабый и бездеятельный. Борис Федорович… – медленно произнес Дмитрий. – Какой бы он хороший ни был, что он может? Да и любой на его месте. Выбранный Земским собором наш царь не обладает должными властью и влиянием. Атаман у разбойников и то державней. Вот – даже со мной ты пришел говорить, а не отряд стрельцов. Он уже не верит собственным людям. И это он – законный царь, венчанный честь по чести. А ты представь, что будет, если кто-то, как вор, через бунт прорвется на престол? Бояре совсем стыд потеряют, начнут разрывать царство на куски. Какие угодно, лишь бы они там главными оказались. Речь Посполитая, Швеция и Крымское ханство тоже постараются отхватить от державы свои доли. Да побольше. Да повкуснее. Мечтая разделить все между собой. Гиреи[19] отлично показали свои интересы. Думаешь, их династия ныне желает иного? А дом Ваза?[20] Вот и получается. Уйду – плохо. Останусь – плохо. Умру – тоже плохо. Выживу – не лучше. Как ни поверни – везде беда. Наверное, тот человек, что стоял за моим обучением и воспитанием, был прав. Нужно было держаться от Русского царства подальше. Видишь, что получилось? А ведь я только пришел сюда. Словно проклятый… – сказал Дмитрий, замолчал и отвернулся.
А патриарх, пораженный этими словами от весьма молодого мужчины, постоял немного, да и пошел на выход. Ему было душно. И страшно. Потому что все сказанное выглядело уж очень реально.
26 сентября 1603 года, Москва
– М-да… – произнес Борис Федорович, устало потер виски, недовольно поглядывая на патриарха, завершившего пересказывать беседу с «рейтаром». Сокращенно, разумеется, без лишних подробностей. – И что, получается, он тот самый Дмитрий? Ты же был у его гроба.
– Ты не хуже меня знаешь, что в той истории все очень странно. Тело к приезду Шуйского с помощниками уже погребли под предлогом тления. Дескать, жарко и пахнет сильно. Гроб был. Труп был. Но кто конкретно там лежал, достоверно не известно. Почти все, кто входил в ближний круг царевича, умерли. Быстро. Кто в тот же день, кто в течение недели. Твоих людей, что ты посылал с… хм… деликатным поручением, тоже перебили. Сами же они так глупо не поступили бы. Задумали же ядом травить. Никто бы ничего и не узнал. А тут такая несуразица…
– То есть ты полагаешь… что?
– Это не исключено. Сам я юного царевича видел только мельком. Он был неинтересен. Признаться, не вспомню ни цвета волос, ни глаз. Однако в любом случае кровь Ивана Васильевича в этом муже явно имеется. И, в отличие от Федора, Дмитрий удался на славу. Даже внешность его не так перекошена, как у старшего брата. Нос прямой, глаза и спина не скособочены. Вышло лучше, чем у отца.
