Димеона начала с тех далёких времён, когда она жила в лесу с сёстрами, и до событий сего дня дошла только минут через сорок – на счастье, обстоятельства нашей встречи она благополучно перескочила, упомянув их вскользь и настолько бессвязно, что понять чего-либо было нельзя. Мои надежды на объяснение сцены на площади, впрочем, тоже не оправдались: проповедуя, друидка не замечала вокруг ничего, так что весь рассказ уместился у неё в одно предложение.
– Димеона, постой, – попросил я, поскольку раздобревший к тому времени стражник уже благосклонно пропускал мои реплики мимо ушей. – Ты, что же, совсем ничего не помнишь?
– Почему – не помню? – юная жрица, забывшись, пожала плечами и сразу поморщилась. – Ой!.. Помню. Я стояла, я проповедовала, я рассказывала про Фериссию – про то, как у нас хорошо, про друидов, про праздники, про знамения, про лесную еду, про милость леса, про обычаи, про правила… Я рассказывала – и потом вдруг ощутила Мелиссу – Мелисса была рядом со мной, хотя я её и не видела, а только почувствовала, но с Мелиссой всегда так – сперва чувствуешь, а потом только видишь, потому что она не всегда хочет показываться. Потом я посмотрела вокруг – и вдруг стало больно, так больно, что я даже упала. А потом меня будят и говорят: ты преступница, что ты сделала? А я не преступница, и ничего такого я не сделала – я просто несла людям слово Фериссии!..
– О чём они ещё спрашивали? – покосившись на стражника, спросил я.
– Обо всём, – друидка наморщила лобик, припоминая. – О том, кто я такая, и откуда иду, и как мы с тобой познакомились, и что было в том городе…
– И ты им рассказала? – упавшим голосом спросил я.
– Ну, конечно! – Димеона даже засмеялась своим звонким смехом. – О том, как я проповедовала там на площади и потом в странном доме, и как мы с тобой дрались с плохими людьми, и как мы потом убежали…
Наш надсмотрщик одобрительно хмыкнул – поворот сюжета звучал интригующе.
– Димеона… – простонал я. – Но зачем ты всё это им рассказала?…
Дитя леса взглянуло на меня с недоумением:
– Но они же спросили!
Тюремщик был явно не против узнать подробности, но тут, на счастье, случился ужин, совпавший со сменой караула, и наша беседа естественным образом прервалась. Позже, когда мы уже готовились отойти ко сну, я попытался воззвать к здравому смыслу друидки ещё раз.
– Димеона! – окликнул я тихо.
– А?
– Но зачем ты им рассказала про тех плохих людей, что мы встретили?
– Они спросили.
– Димеона, – я старался говорить так, чтобы мой голос звучал как можно весомее. – Мы с тобой убежали от тех плохих людей, верно ведь? И те люди, которые тебя спрашивали, тоже были плохие – они тебя заперли, понимаешь?
– Угу.
– Но ведь ты не хочешь, чтобы они рассказали тем плохим людям о том, где нас искать? Ведь они могут оказаться знакомы, и тогда нам с тобой будет очень нехорошо.
– Они не расскажут, – сказала лесная нимфа с такой интонацией, словно бы говорила с неразумным ребёнком. – Не бойся, плохие люди не узнают, где мы.
– Что? Но… Почему?
– Им не расскажут, – с нажимом повторила друидка. – Не бойся: я попросила, чтобы им не рассказывали. Мне обещали.
Я беспомощно вытянулся на тюремном полу, положив руки под голову, и умолк. Спорить мне не хотелось, думать – тем более. Быть волшебником не хотелось тоже. Хотелось закрыть глаза и забыться тем же радужным сном, что и Димеона.
– Даффи Оулдсен, на выход!
