Сколько здесь новостей!
Словно радиоцентр,
Выезжающий в степь
Неизвестно зачем.
Что где было, что – нет —
Всё здесь знают подряд,
И на русской волне
С прямотой говорят.
И спешит бригадир
Снарядить бабский полк,
Первой важности дел
Размотавши клубок.
®
Бабы важно кряхтя
На машины ползут,
И друг друга крестят
В свой скандалистый зуд.
И пустеет точок
За машиною вслед
Только кто-то: «Ах, чёрт!», —
И остался в селе.
А машины в волну
Степной зыбкостью бьют,
И друг к другу прильнув,
Бабы песни поют.
Заливается в синь
Русской бабы тоска,
О счастливой Руси,
О кой ведает сказ.
®
Вокруг русская быль
На степях разлеглась,
Расшагались столбы
В их широкую гладь.
Мощь звенит в проводах
В лицо синим ветрам,
Рек далёких вода
Напоила весь край.
Залился в синеву
Тракторов ровный звон.
В даль комбайны плывут
В хлебном мареве волн.
Величаво стада
Разбрелись по лугам.
Поднебесную даль
Уже пашут плуга.
®
В эти гимны степей
Заревой синевы
От земли до небес
Полился гимн Москвы.
И гремят по степям
Гимны жизни людской,
Заполняя опять
Далей синюю скользь.
Песнь уносится в даль,
Горизонт изломав,
Песнь, что пела всегда
В колыбели всем мать.
Гимнов зорьных семья —
Сила русской семьи!
Пусть же вечно гремят
Гимны русской земли!
Я сельчанин, я сельчанин
И люблю своё село
Странно и отчаянно,
Так, что челюсти свело.
Дом построил, но здесь гибель
Ждёт меня и мой ковчег.
Потону я в Бешпагире
В океане «Пять ключей».
Самому мне птицею
Надо полететь найти
Клок земли спасительный,
Чтобы там спастись.
И нашёл я – Ставрополь, —
Город близкий самый
Не такой уж старый он,
Весь в крестах от славы,
В нём словечко «ставро»,
Греками подарено,
Больше чем приставка
К слову «поль» приставлено.
Мой же прадед праведный
Пеший сам в Иерусалим
Из села отправился…
И потом, вдохновившись им,
Вырубил крест каменный,
Его снёс с горы легко
И под ним на кладбище
Вечный свой нашёл покой.
Ну, а мне же с горя
Надо взять на душу грех
И свой крест в крест-город, —
Отнести, и горю – крест.
Мотор автобуса взревел как зверь
И вздрогнув, тронулся с вокзала.
Змеёй старушка, пролезая в дверь: —
«Храни господь!» – крестясь сказала.
А я же улыбнулся: «Что же? Пусть!
Пусть нас хранит господь и случай!
И мы увидим вновь кто дом, а кто избу.
А кто ещё быть может что получше».
Под шум мотора город скис и стих
И, каменея, начал удаляться,
Лишь фонарей, стеклянный стих
Вслед рифмами узорными забряцал.
Ночь в окна мокрые влилась
Холодным мраком дали непонятной,
Душе диктуя свою власть,
Схватив её в ежовые объятья.
Остался холод за стеклом
Росистою испариной вспотевшим,
Автобус налился теплом
И шумом разговоров загустевших.
Гудел мотор, огни и мрак
В пустую даль куда-то уносились
В хаосе я как форменный дурак
Не мог понять чего-то и осилить.
Сквозь гул, шипенье, разговор
Чуть сзади слышал голос женский,
Я напрягал свой слух как вор,
Но сквозь грохот и движенье
Не мог понять её я слов,
Как будто никогда не знал по-русски.
От них мне в душу веяло теплом
Степной щемящей болью грусти,
Степной изорванной тоской
О безвозвратном и тревожном,
О поле, ставшем далеко,
Что и дойти мне невозможно.
Я слушал этот голос как во сне,
Как песню в том далёком поле,
И вот я понял наконец:
Та женщина мою рассказывала повесть…
Юность, юность моя заревая,
