Тем временем они миновали боковую дверь холла и вошли в ресторан при гостинице. Элегантно одетый господин у входа, на груди у которого красовался бейджик с надписью «метрдотель», многословно поприветствовал Кайла. Он говорил подчеркнуто по-свойски, с одной стороны, чтобы утвердиться в своей роли, мол, вот как он хорошо знаком со столь богатыми клиентами, с другой же стороны, чтобы польстить Кайлу и позволить парню почувствовать себя особенно важным посетителем. Он провел Ханну и Кайла к небольшому круглому столику у окна.
– Лучший столик для моих лучших гостей, – проворковал он и размашистым жестом передал заботу о Кайле официанту.
Ханна и Кайл сели у окна неподалеку от старомодного камина, распространявшего приятное тепло, и с этого островка уюта могли любоваться танцем снежинок снаружи. Большинство столиков были заняты, в ресторане царило оживление, но нельзя было сказать, что здесь многолюдно. Небольшие столики укрывали изысканные белые скатерти, в высоких серебряных канделябрах горели свечи, на тарелках высились накрахмаленные салфетки, а вокруг лежало так много столовых приборов, словно предполагалось, что посетители непременно закажут несколько перемен блюд.
Кайл чувствовал себя здесь, как в собственной гостиной, где можно снять обувь под столом, хотя этот ресторан явно был не из тех, где стоило ходить босиком. Он заметил несколько знакомых – мамочки Верхнего Ист-Сайда, без единой морщинки, с идеально уложенными прическами и подтянутыми пилатесом мышцами. Таких женщин в Форест-Лейк вообще не встречалось ни среди преподавательниц, ни среди прочих сотрудниц колледжа; то был особый тип дам, характерный исключительно для Нью-Йорка. Нигде в мире не было столько мамаш, попадавших в категорию «секси-мамочек».
Ханна сняла шапочку, и волосы разметались по ее плечам. На свету локоны переливались всеми оттенками от рыжего до темно-каштанового, но уже через мгновение девушка ловким движением скрутила их в узел и закрепила на затылке карандашом. Кайла всегда поражала легкость, с которой девушки не глядя привычно укладывали, заплетали и поправляли волосы. Сам он едва мог подстричь ногти на правой руке. Как можно вслепую уложить волосы на затылке, оставалось для него загадкой. Но, может быть, девчонки предварительно тренировались дома. Его мачеха, Серена, каждый день по нескольку часов проводила в ванной или в салоне красоты.
И в этот момент Кайл увидел, что одна из идеальных мамаш направилась в его сторону. Он узнал Эйлин, подругу Серены, с широкой улыбкой маневрировавшую между столиками.
– Кайл! Вы все еще здесь! – громко воскликнула она и, просияв, наклонилась к нему.
Кайл попытался встать, но женщина надавила ладонью ему на плечо и нагнулась к нему, встав слишком близко.
– Сиди, не поднимайся, – протараторила она, часто моргая.
«Она принимает слишком много лекарств, – всегда говорила Серена после встречи с Эйлин. – На самом деле у нее депрессия».
Но по манере поведения Эйлин едва ли можно было назвать депрессивной. Немного меланхолии явно пошло бы этой женщине на пользу. Как бы то ни было, ей определенно стоило снизить дозу препаратов. Или вообще выбросить таблетки.
– Я думала, вы уже на Барбадосе! – надсаживалась Эйлин. Волоски ее мехового жилета щекотали Кайлу горло, так близко она стояла к нему. – Мы в этом году хотели поехать в Аспен, но теперь мы тут застряли! Господи, погода просто немыслимая, да, Кайл? Кайл, Кайл, что-то я так много болтаю, расскажи лучше о вас! – В ее голосе слышались визгливые нотки, суженные зрачки метались из стороны в сторону. Ее взгляд кружил над Ханной, точно вспугнутая мушка.
