Через неделю статья взорвала интернет. «Lumen» пытались оправдаться, но Акира уже выступала на конференции, показывая графики и сканы дневника Мартена Ле Руа.
– Мы тысячелетиями верили, что большие зрачки – это красота. Но это лишь эволюционный трюк, – говорила она. – Наши предки бессознательно искали в них признаки возбуждения, чтобы выбрать партнёра. А сейчас этим манипулируют.
В зале поднялась рука.
– Значит, любовь – это всего лишь химия?
Акира улыбнулась.
– Нет. Это выбор. Даже если зрачки врут, сердце может сказать правду.
Позже, разбирая архив, она нашла письмо Мартена, написанное перед казнью: «Они боятся правды: взгляд сильнее слов. Но однажды наука победит страх».
Акира положила письмо в рамку и повесила рядом с голограммой зрачков. Теперь её лаборатория казалась ей не только кораблём, но и мостом – между прошлым и будущим, где красота и правда больше не враги.
– Что дальше? – спросил ассистент.
– Научим людей видеть настоящие глаза, – ответила Акира. – Без фильтров.
Она выключила свет, и в темноте зажглись только экраны с данными – как звёзды, ведущие сквозь ночь.
Нейрохимия влюблённого взгляда
Лаборатория была погружена в синеватую темноту – только экраны мониторов мерцали, как светлячки в ночи. Доктор Илья Семёнов сидел перед компьютером, вглядываясь в графики. Красная линия (окситоцин) и зелёная (дофамин) танцевали на графике, повторяя кривые сердечного ритма его испытуемых. Сегодняшний эксперимент был личным: он сам стал подопытным.
– Готовы? – спросила ассистентка Аня, поправляя электроды на его висках.
– Да, – кивнул он, хотя сердце бешено колотилось.
На экране перед ним появилось лицо незнакомки. Женщина лет тридцати, каштановые волосы, глаза цвета морской волны. Инструкция гласила: «Смотрите в глаза партнёру 4 минуты. Не отводите взгляд».
– Начали, – сказала Аня.
Первые секунды Илья чувствовал лишь неловкость. «Это же просто фото…» Но постепенно его тело начало реагировать. Ладони вспотели, в груди защемило, а в голове всплыли воспоминания о первом свидании с женой. Тогда, десять лет назад, они тоже молча смотрели друг на друга за чашкой кофе, пока в кафе не выключили свет.
– Окситоцин подскочил на 30%, – прошептала Аня.
Илья не удивился. Он знал, что этот гормон «включается» при доверии. Но когда на экране сменилось изображение – теперь это был мужчина с пронзительным взглядом – графики повели себя иначе. Дофамин, гормон азарта, взлетел, как ракета.
– Вы… возбуждены? – спросила Аня, пытаясь сохранить профессионализм.
– Нет, это не то, – пробормотал Илья. – Он выглядит как мой школьный учитель, который верил в меня.
Он понял: дофамин – не только про влечение. Это про «вознаграждение» за смелость встретиться с чужим взглядом.
Годом ранее, в подвале того же института, крысы бегали по лабиринту. Илья тогда изучал, как зрительный контакт между матерью и детёнышем влияет на их связь. Когда мать-крыса теряла способность видеть, её потомство выделяло на 50% меньше окситоцина. «Они не чувствовали безопасности», – записал он в отчёте.
Но люди – не крысы. Их химия сложнее.
– Почему мы так помешаны на глазах? – спросила как-то Аня, разглядывая томограммы.
– Потому что они – наш первый язык, – ответил Илья. – До слов.
Эксперимент продолжился. На экран вывели лицо пожилой женщины с морщинистыми глазами. Илья узнал её – это была его бабушка, умершая пять лет назад. Он не добавлял это фото в программу.
