– Когда это случилось? – присел Андрей около отца, не спускающего с него взора.
– С полчаса тому, может, чуть более. Барин прошли в библиотеку, затем громко закричали, а когда я прибег, они уже лежали на полу, – сокрушенно ответил Ферапонт. – Я велел Лизке принести альтонских капель, и мы дали ему их выпить. Сам он не мог, и мы влили их ему в рот.
– За доктором послали?
– Семка побег. Чай, на обратном пути уже.
Андрей поднялся с корточек, и ему в глаза бросился раскрытый тайник в подлокотнике кресла, где хранилась «Петица». Так вот в чем дело! Отец прошел в библиотеку, открыл тайник, не обнаружил в нем «Петицы», и его хватил удар. Что же он наделал?!
Липкий холодный пот пробил его с головы до пят. Какой же он мерзавец! Это он виноват в том, что случилось с отцом!
– Я перенесу его на диван, – хрипло произнес Андрей и, наклонившись, поднял отца с пола, стараясь не встречаться с ним взглядом. Ферапонт устроил в головах подушку, и Андрей бережно, как ребенка, положил на диван отца. Тот по-прежнему неотрывно смотрел на него, и от его взгляда Андрею было так муторно и тяжко, что впору было завыть.
* * *
– Katalepsus, – немедленно констатировал доктор Сторль, открывая свой пузатый саквояж с лекарскими инструментами. – Почти полный паралич и онемение нервов.
– Как это понимать? – посмотрел на доктора Андрей.
– Нервы, сударь, это такие жилы или, для лучшего объяснения скажем, веревочки в теле людей, кои выходят от мозга и суть начало и чувствам, и движениям всякого человека. Они у вашего батюшки онемели, то есть не побуждают никаких телесных движений. Зато он совершенно не чувствует никакой боли.
– Это опасно? – с дрожью в голосе спросил Андрей.
– Поднимите его повыше, – вместо ответа произнес Сторль, – надо, чтобы он не лежал, а полусидел. И оголите ему грудь. Так, – добавил доктор, когда Андрей все исполнил, – теперь все выйдите из комнаты.
– Но…
– Я что, плохо изъясняюсь по-русски? А мне казалось, что за тридцать лет пребывания в вашей стране я вполне прилично научился говорить, – желчно произнес Сторль, не удосужившись даже повернуть в сторону Андрея голову. – Да, и пришлите ко мне, пожалуйста, горничную почистоплотней.
Нелидов и камердинер вышли. Прислав доктору горничную Лизку, встали у дверей библиотеки, думая каждый о своем.
Андрей горестно размышлял о том, что не будет ему прощения, если отец умрет. А старый Ферапонт, незаметно кося глаза на молодого барина, сокрушался, что ежели умрет старый барин – что, конечно, шибко жаль, – то молодому господину он станет не нужон, и отошлют его в дальнюю деревню доживать свой век, и ладно еще, ежели не придется христарадничать.
Более часа прождали вот так, подпирая плечьми стены, а когда Сторль вышел, кинулись к нему с вопросами.
– Ну, что? Как он?
– Плохо, – объявил доктор. – Он волновался в последнее время? Переживал за что-либо?
– Он много работал, – неопределенно ответил Андрей.
– Что ж, удары случаются и от этого. – Сторль как-то странно посмотрел на Нелидова и, будто решившись, сказал: – У вашего батюшки произошел разрыв кровяных жил и, возможно, образовалась внутримозговая опухоль. Положение весьма серьезное, посему я намерен собрать у вас вечером консилиум из наших ведущих врачей и хирургических операторов. Часов в пять пополудни вас не стеснит?
– Да боже мой, делайте все, что считаете нужным, только спасите отца! – мало не воскликнул во весь голос Андрей. – Прошу вас, помогите ему!
