Магнолии были свежи - страница 6

Внезапно в комнатах настала тишина, и, решив, что, либо сейчас, либо никогда, Мадаленна нарочно громко хлопнула ведром, мягко оттолкнула Джона, и, постучав по дереву, зашла в комнату, которую мистер Смитон называл гостиной. К счастью, молчание не затянулось, и старый садовник сразу же радостно воскликнул и обнял ее, а потом пожал руку Джону.

– Познакомься, Эйдин, это моя Мадаленна.

Незнакомец, наверное, ей улыбнулся, однако она только молча кивнула и пожала протянутую руку, старательно смотря в другую сторону. Несмотря на свои полные двадцать лет, хроническая застенчивость не отступала от Мадаленны ни на минуту, и сколько бы она не старалась, ей никогда не получалось смотреть собеседнику прямо в глаза.

Мама тихо расстраивалась и думала, что виной всему замкнутое детство, а Бабушка только ругалась и потрясала своей палкой, говоря, что так она никогда жениха не разыщет. Нельзя сказать, что это помогало Мадаленне; она только больше обычного уходила в себя и выныривала на поверхность, когда ее звали по имени и просили переменить воду в вазах.

Она видела, как незнакомец пожал руку и Джону, и на лице последнего вдруг проступило что-то сродни узнаванию, однако он ничего не сказал, а только сел рядом с ней и завел какую-то пустую беседу о погоде и вчерашнем дожде. Незнакомец по имени Эйдин вежливо кивал головой и временами вставлял такие же пустые фразы и создавалось ощущение, будто они уже все были знакомы, вот только испытывали друг к другу скрытую неприязнь и старались каждого убедить в обратном.

– Впрочем, я не представился, – поднялся незнакомец. – Я – товарищ мистера Смитона, Эйдин Гилберт. Мы с ним хорошие знакомые.

– Очень хорошие знакомые. – уточнил садовник, и незнакомец по имени Эйдин кивнул головой.

– Вы из Ирландии? – учтиво поинтересовался Джон.

– Да, – кивнул мистер Гилберт. – Из Гэлвея.

– Наверное, красивый город.

– О, да, очень.

Светская беседа текла обычно-равнодушно, и Мадаленна спокойно пристроилась около газовой плиты, искоса поглядывая на мистера Смитона. Он не любил врачей, и даже под угрозой сердечного приступа всегда звонил ей, Мадаленне, а не в скорую помощь. Такая привязанность ее радовала, и даже под страхом пыток она бы не призналась, что временами такая ответственность пугала ее, и каждый вечер ей снился один и тот же кошмар: она прибегает к дому мистера Смитона и понимает, что опоздала.

– Ну, а я представлю своих знакомых, – улыбнулся мистер Смитон. – Это Джон Гэлбрейт, сын моего друга, а это Мадаленна Стоунбрук. – голос мистера Смитона вдруг потеплел, и, взглянув на него в ответ, Мадаленна мягко улыбнулась; если бы не незнакомец, она обязательно обняла старого садовника. – Моя помощница. Все, что ты здесь видишь, Эйдин, это ее рук дело.

Мадаленна нахмурилась и мотнула головой. Подобные похвалы были ей в новинку; Мадаленна вообще не любила, когда ее хвалили; подобные речи всегда ставили ее в тупик, и она не знала, что отвечать. Отрицание своих заслуг приняли бы за ложную скромность, а принятие – за слишком большое самомнение. Оставалось только сконфуженно соглашаться и мечтать, чтобы разговор поскорее окончился.

Странно было просто так сидеть, и она машинально взяла чайник в руки и поставила его на конфорку. Она была смущена. Смущена тем, что невольно подслушала разговор; смущена тем, что не могла ни повернуться, ни слова сказать; смущена своим неучтивым поведением. И чем сильнее она смущалась, тем сильнее что-то восставало у нее внутри против нового знакомого.