А тот снова налетает коршуном, за рукав стягивает шубу. Видно, самому поглянулась шуба-то.
– Люди добрые! Грабят среди бела дня! – Заголосила она от отчаянья. – Кто-нибудь, помогите!!!
Некому прийти на помощь Авдотье Ивановне. По всему хутору то тут, то там плач бабий волнами плещется из конца в конец, а вслед за ним и дети от страха ревут.
Свои Житьевы принялись рыдать:
– Мамка! Боимся, мамка! Куда нас?
Данило Андреянович в хате сидит, бумаги подписывает, белый, как мел, так зубы сжал, что зубы крошиться начали…
А тут во двор старший сын Никола забегает. С гулянки пришел. Парень уж в пору вошел, в плечах – косая сажень, уже наработался по хозяйству, силы набрал. А характер, что сам Данила Андреянович в молодости. Бедовый.
Видит, Николай, что чекист его мамку треплет, налетел на него, сбил с ног и пинать принялся.
– Убью, за мамку убью, гада! —Заорал он в ярости.
На него навалились чекисты, но Никола раскидал их, как снопы кидал на гумне.
Выскочил на крыльцо Данила, да одумавшаяся Авдотья, бросилась на него и связала своими руками его руки, вздувшиеся каменными буграми мышц.
– Данила! Остановись! Дети у нас.
Чекисты заломали, наконец, Николу, связали веревками.
– Вывези его в лог и пристрели, как собаку, за сопротивление властям, – сказал старший чекист вознице.
Николу подтащили к повозке и опрокинули навзничь в телегу.
Авдотья рухнула без чувств. Вновь дети заголосили так, что тошно небесам стало. Телега, заскрипев, выехала со двора.
– Мамка, тятя! —Прокричал Никола. – Не поминайте лихом!
И снова окрестность огласилась рыданиями.
Немного времени спустя в логу сухо лопнул выстрел.
– Все, дети, потеряли мы Николу, – выдохнул горько Данила Андреянович и отвернулся, чтобы дети не видели его слез…
Набралось десятка три подвод с несчастными переселенцами. Они скорбно ехали по тракту под конвоем чекистов. Пулеметы хищно нацеливались на людей, которые потеряли волю сопротивляться, Даже дети перестали плакать.
В полном молчании прибыли на станцию, где их ожидал эшелон с телячьими вагонами, разместились и под конвоем опять же тронулись в путь.
– Скорей, скорей, – стучали колеса.
Мелькали полустанки, станции, плакаты на зданиях: « Даешь, индустрию!», котлованы будущих заводов, вереницы людей с тачками в непрерывном движении. Страна напоминала разворошенный муравейник.
Сталин торопился: война вот – вот придет на порог. Это будет война моторов и машин… Страшная война на уничтожение.
Через несколько дней эшелон пришел в старинный городок, на краю которого стоял величественный монастырь за высокими каменными стенами, превращенный в пересыльный лагерь.
Еще через день к монастырю подошла баржа с буксиром, и Житьевых вместе с другими выселенными уваровцами погнали на баржу.
…Все еще стоял июль. Было тепло и красиво. Ночью звезды отражались в реке и, казалось, что это спасительный ковчег Ноя плывет Млечным путем в бездонном космосе.
Туманными утрами слышно было, как в заливах бьется рыба, гогочут гуси и крякают утки.
С рассветом переселенцы увидели, что баржа плывет в высоких берегах, обрамленных золотыми сосновыми борами. Время от времени леса расступались и взору являлись северные деревни с огромными, рубленными в лапу домами в два этажа с мезонинами по двенадцать и более окон по переду.
Такое богачество трудно представить степному человеку. Под одной крышей были тут и хозяйственные постройки и скотный двор и сеновал…
