Свирепеев задумался. Потом хлопнул себя по покатому лбу.
– Ну, точно! – шепотом вскрикнул он. – Как же я сразу не догадался! Это Мурашкин! Только он сюда без меня и заходит, когда доклад готовит. И в этом квартале тут шастал, – документы, говорит, подбирал… Вот он, подлец, оказывается, что подбирал! Нет, точно, Мурашкин бутылочку увел. Только он и мог!
– Марина! – позвал Свирепеев. – Мурашкина ко мне!
Через минуту перед Свирепеевым стоял щуплый человек в остромодном лет тридцать назад костюме.
– Ты что же это, Мурашкин, вытворяешь? – сурово спросил Свирепеев. – Как же это ты мог себе допустить, я интересуюсь знать?
– Что?! – испугался Мурашкин. – С докладом что-то не так?
– Ты мне докладом зубы не заговаривай! – заорал Свирепеев и стукнул кулаком по столешнице. – Прямо отвечай – был там?!
Свирепеев указал пальцем на шкаф.
– Был. Документы искал…
– Знаю я, какие ты документы искал! – опять заорал Свирепеев. – В стеклянной таре ты документы искал! И нашел! И выпил всю… документацию!
– Я не…
– Молчать! Пиши по собственному!
– По какому писать? – не понял Мурашкин.
– Пиши – прошу уволить меня по собственному желанию! Если, конечно, не хочешь по статье, за утрату моего доверия…
– За что, Иван Израилевич?!
– Тамбовский волк тебе Иван Израилевич! Ну, написал? Все, свободен!
Свирепеев вырвал листок с заявлением из рук оторопевшего Мурашкина, и опять вытянул руководящий палец, – на сей раз в сторону двери.
Прошла неделя.
Свирепеев вызвал секретаршу.
– Тут такое дело, сегодня ко мне приедут из министерства. А они только виски употребляют, так что надо бы бутылочку прикупить. Или лучше три. Вот тебе деньги… Только дешевку абы какую не бери, поняла? Прямо сейчас и иди, они вот-вот приедут…
– Иван Израилевич, а у вас тут целая бутылка виски стоит. Еще со дня рождения!
– Стоит, говоришь? – горько усмехнулся Свирепеев. – Ничего тут не стоит.
Он подошел к шкафу и распахнул дверцу.
– Видишь? Раньше стояло, а сейчас уже не стоит! Была бутылочка – и сплыла…
– Никуда она не сплыла, – всплеснула наманикюренными пальчиками Мариночка. – Вы же ее сами перепрятать приказали…
– Я? Когда?!
– Ой, а вы не помните? Как раз еще из главка к вам приезжали… этот…
– Куроедов?
– Ну да, Куроедов. И другой… с носом…
– Тупикян. И что?
– Вы тогда были немного… как бы это сказать…
Мариночка смущенно замолчала.
– Ну, говори, говори, – потребовал Свирепеев. – Не тяни кота!
– Вы выпили немного… много, – решилась, наконец, Мариночка. – А потом меня подозвали и шепнули, чтобы я вашу бутылку перепрятала. Вы еще сказали, что за себя не ручаетесь, а бутылочка вам потом самому пригодится, и вы не желаете ее на этих халявщиков из главка тратить…
– Ну, а дальше-то, дальше что?
– Дальше? Дальше вы водку пили…
– Ну, это понятно, а потом что было?
– Вы с Куроедовым в чехарду играли, пока не заснули, а Тупикян на столе лезгинку танцевал…
– Какую лезгинку?! Я спрашиваю, что с виски случилось?
– Да ничего не случилось. Я эту бутылку тихонько забрала из шкафа, и, как вы приказали, перепрятала.
– Где она?!
– У вас в столе должна быть. В нижнем ящике посмотрите.
Свирепеев ринулся к столу, рванул к себе нижний ящик, и обомлел, – оттуда на него смотрела красивая бутылочка шотландского виски!
– Не понял, – пробормотал Свирепеев. – Это как же… Это что же… А я думал, Мурашкин все выдул…
– Да что вы, Иван Израилевич, – махнула рукой Мариночка. – Мурашкин у нас язвенник, потому что трезвенник… ой, трезвенник, потому что язвенник. Ему вообще ни капельки нельзя…
