– Чего? Чего? – не поняли ребята.
– Говорит, что все пропало… Не видать ему Америки!
Когда сарай стал совсем-совсем синим, Ефрем принес нам по куску арбуза и стакан тыквенных семечек. А потом попросил Сашку нарисовать на стеночках-загородочках мальчика и девочку. И Сашка нарисовал.
Мы с Алешкой хотели зайти за загородку, посмотреть, как там все устроено, но…
– Куда! – закричал Ефрем. – Завтра! Завтра открытие!.. Приходите и смотрите сколько душе угодно! И все остальное делайте!.. Только не забудьте денежку прихватить!
Ага! Вот, оказывается, в чем гешефт Соломона! Сортир-то будет платным! Ну, это еще надо, чтобы люди согласились платить…
Домой мы вернулись поздно. Зато с хлебом и селедкой. Ее давали по талону «мясо». Весь месячный паек – целый килограмм! И вот же везуха: хлеб оказался с довеском! Мы с Сюней честно разделили его пополам.
– Пить! Айн глас васер! – первым делом попросил Карл Иванович. Ну да, мы же не оставили ему воды… Я смотрел, как жадно он пьет, и думал, а что же будет после селедки?
И, вообще, что будет дальше? Куда нам девать немца?
Я не стал рассказывать про то, что сделали с магазином. И про то, что милиция ищет его… или его труп. Зачем еще больше расстраивать человека? Он и так не поймет, на каком он свете. Я просто сказал:
– Ешьте, Карл Иванович! А мы потом зайдем…
Дома было не до нас. Все толпились в сарае, где тетя Катя доила «потерянную» корову. Сестра Жанна, увидев меня, зашипела:
– Фишка-воришка!.. Из-за тебя нас с Веркой завтра гонят пасти эту Манюню! Как мы с ней управимся? Ты посмотри на ее рога!
– Большое дело! Возьми хворостину покрепче!
– Му-у!.. – сказал Сюня и, выставив руки рогами, замотал головой.
– Ша! – зашумела на нас тетя Катя. – Гей вон отсюда, голота паршивая!.. Чтобы духу вашего возле скотины не было!
И мама увела меня ужинать…
Когда все в доме угомонились, мы с Сюней спустились в пещеру. Сюня зажег коптилку, а я поставил на столик бутыль с водой.
– Придется вам, Карл Иванович, побыть здесь. В город вам нельзя. Говорят, милиция ищет…
– О, майн Гот! – застонал бедный немец. – Я здесь ум цу штербен… умирать буду…
– Смотреть Америку! – потребовал вдруг мой дядька. А я даже обрадовался, потому что совсем не знал, как успокоить старичка.
Карл Иванович послушно полез в футляр. Достал телескоп и прикрепил его к штативу. Стараясь не шуметь, мы прокрались в угол двора, за куст бузины.
Луна уже переползла через забор. Телескоп чуть поблескивал в ее свете. Карл Иванович крутил какие-то головки на нем.
– Смотреть! – предложил Карл Иванович Сюне. Тот послушно припал к трубе.
Он смотрел, смотрел, а потом начал неслышно ругаться:
– Штинкенде немец!.. Штинкенде труба!.. Жопу какую-то показывает!..
Я заглянул в глазок: и правда, вместо луны в телескопе желтело размытое пятно.
А-а, вспомнил я, Карлуша же крутил вот эту головку. Я покрутил ее в одну сторону – пятно надвинулось на меня… потом в другую – оно отодвинулось… и вдруг картинка прояснилась! Огромный шар висел в черноте! Он был так близко, что я даже отшатнулся!
– Смотри!
Мой дядя уставился в глазок. Потом, как и я, покрутил головку в одну сторону… в другую…
– Зейст! – только и мог сказать он. – Смотри!
Рядом с первой была еще одна головка. Я осторожно покрутил ее. Сюня сначала погрозил мне кулаком, но потом шумно втянул воздух.
– Зейст!.. А гройс!.. О!..
Я бесцеремонно оттолкнул его. Луна стала еще ближе. Черноты совсем не осталось, а прямо рядом – рукой подать! – теснились круглые дыры, как оспины на сюнином лице…
