Да, сейчас я ношу платья и юбки, даже впихиваю ноги в туфли на шпильках, но, несмотря на это, кажусь себе менее привлекательной, чем в недалекой юности.
Обо всем об этом рассуждаю, заканчивая обязательный осмотр.
— Полностью анализы будут готовы в течение недели, — вежливым, едва ли не приторным тоном сообщает медсестра.
— Мы сообщим, когда клиент примет решение, — добавляет главврач.
Я отправляюсь на работу, стараясь не думать о результатах. Но нет-нет, да и проскальзывает жуткая мысль: если и у меня сейчас найдут какую-нибудь болячку, нам с мамой будет не на кого надеяться. Хотя, может и к лучшему, что у меня не будет детей. Не уверена, что смогу стать хорошей матерью.
— Что-то стряслось, Оленька? — Инга замечает мою рассеянность и бледный вид.
— Ничего особенного, просто дурное настроение, — признаюсь я.
— Надеюсь, это никак не связано с нашим «Цветочным королем». Он у нас хороший, надо только привыкнуть.
Киваю в ответ, улыбаюсь и делаю вид, будто ужасно занята обрезкой роз.
Привыкнуть…
К нему действительно легко привыкнуть. А вот забыть невозможно. Хватило одной встречи, чтобы понять, что так тщательно скрываемые чувства никуда не исчезли. Напротив, усилились многократно. Меня все еще тянет к нему. Возможно, сильнее, чем прежде.
И это несмотря на то, что сейчас Симон еще более недоступен, чем прежде.
После работы возвращаюсь в поселок и застаю маму в полной меланхолии. Помешивая что-то бурлящее в кастрюле, она смотрит за окно, но, кажется, пребывает в совершенно иной реальности.
— Мама, ты забыла запереть дверь! — произношу с легким укором.
Она не слышит и продолжает смотреть за окно остекленевшими глазами.
Бросаюсь спасать: ее, а заодно и ужин. Видимо, мама собиралась сварить макароны, а вместо этого зажарила их. Промываю то, что удается спасти. Кастрюлю ставлю в рукомойник и заливаю водой.
— Дочка, знаешь что?.. — наконец отмирает мама.
— Ну?.. — интересуюсь и заранее предвижу нечто недоброе.
Мама складывает ручки на груди и, отрывая взгляд от окна, поворачивается в мою сторону. Хлопает глазами, будто только что проснулась:
— Ну ее, эту железу. Не надо мне никаких пересадок и дорогих операций. Проживу, сколько отведено, и перестану тебя мучить. С этими вечными переездами, жалобами и слезами.
Мгновенно забываю о голоде и пригоревшей кастрюле. Обнимаю маму и прячу лицо у нее на плече. Не хочу, чтобы видела, как дрожат мои губы.
— Все будет хорошо, — обещаю и глажу ее по спине. — Знаешь, возможно, нам все же удастся расплатиться с долгами и оплатить твою операцию. Так что выше нос, мама.
— А вот мне с тобой никогда не расплатиться… Я так виновата перед тобой. Если бы не Семен, у тебя было бы совсем другое детство. Может быть, бедное, зато более счастливое. Мне так хотелось найти идеального мужчину и создать идеальную семью — такую, как на картинке.
— Все в прошлом, мама, — произношу и чувствую, как предательски пощипывает в носу. — Ты дала мне такое детство, которое смогла. Я не в обиде. А теперь, хватит грустить, идем ужинать.
Открываю принесенную из магазина тушенку и заправляю ей переваренные макароны. Посыпаю зеленью и подаю на стол, сформировав нечто, похожее на торт. Не слишком аппетитный, но вполне съедобный.
— Как будто у меня именины, — хихикает мама. Вдруг делает серьезное лицо и спрашивает заговорщическим тоном: — Нашелся донор? Нам повезло?
Давлюсь макаронами и словами, которые ни за что не произнесу вслух. Мама не должна узнать, какой ценой может решиться проблема. Пусть этот груз ответственности висит камнем только на моей шее.
