В камине осталась куча серого пепла и несколько раскаленных угольков, жара которых не хватало для поддержания тепла в большой комнате. Орхидея почувствовала, как в нее проникает холод, всегда усиливающийся к концу ночи. Выросшая в суровом пекинском климате, изнуряюще жарком – летом и ледяном – зимой, она не была мерзлячкой; однако озноб пробежал у нее по спине, и она поспешила вернуться в постель.
Удивительно, однако ночь без сна принесла облегчение – страшная усталость, которую она испытала после того как вскрыла письмо, вдруг оставила ее. Надо было принять решение, и принять его быстро. Вместо того чтобы жаловаться на отсутствие Эдуара, вызванного в Ниццу к изголовью его больной матери, следовало с выгодой для себя воспользоваться этим.
Конечно же, о возвращении в Китай не могло быть и речи, но доставить настоящую радость императрице, доброе отношение которой она не забыла, ей хотелось. Тем более что она не видела ничего предосудительного в том, чтобы пойти и забрать священный предмет в доме напротив, то есть в Музее Чернуски[6], ибо, по сути, это был дом вора, пусть уже умершего, но не ставшего от этого меньшим вором.
Орхидея решила: чем раньше она это сделает, тем лучше.
У нее всего четыре дня на осуществление задуманного, а потом – на переезд в Марсель, где на вокзале она передаст этот предмет человеку, который будет ее там ждать.
Она сделает это, и вернется обратно с первым же поездом. Позавчера, покидая ее, Эдуар сказал, что будет отсутствовать примерно неделю – вполне достаточно, чтобы успокоить раздраженное сердце Цзы Хи, которая после этого, возможно, согласилась бы оставить их в живых – саму Орхидею и ее дорогого мужа. Если Небо будет благосклонно к ней, ей удастся добавить еще один или два предмета к застежке от мантии императора Кьен-Лонга – это еще больше обрадует старую правительницу…
Мысль о том, что в момент ограбления она может быть схвачена и арестована полицией, отправлена в тюрьму, даже не пришла ей в голову. Она еще прекрасно помнила уроки «ловкости рук», полученные в «Красных фонариках», а потом – все, что она делала, было во имя восстановления справедливости: вернуть своей стране часть ее разграбленных богатств…
Восхитительная цель!
Подбодренная своим решением, Орхидея наконец-то сумела заснуть.
Во второй половине дня она надела теплое платье темно-синего цвета из шотландской шерсти, шубу, подбитую мехом куницы, теплые ботинки и голубую фетровую шляпку с узкими полями. Затем она закуталась в густую вуаль, предназначенную для защиты от ветра и посторонних взглядов, набросила на шею большую меховую муфту на серебряной цепочке, засунула туда руки в перчатках из тонкой замши и объявила, что собирается пойти погулять в парк.
– Мадам не боится замерзнуть? – спросил Люсьен своим напыщенным тоном, создававшим впечатление, что он ставит ударение на каждом гласном звуке.
– Нет, нет… Я приехала из страны, где зима гораздо суровее, чем здесь, а мне просто необходимо подышать свежим воздухом.
Мысль о парке явилась сама собой.
Ведь было бы глупо идти в музей напрямую, просто перейдя через улицу! Она пойдет туда чуть позже и домой она тоже не вернется прямо, а свершив задуманное, немного прогуляется по бульвару Мальзерб и лишь потом повернет к себе…
Утром снова выпал снег, засыпав деревья и припорошив следы, оставленные теми, кто гулял накануне. Белый пейзаж вокруг был очень красив, тишина окутывала сад, где в такую погоду было совсем мало народа. Однако Орхидее хотелось, чтобы их было еще меньше, ей нужно было сосредоточиться и собраться с силами.
