Закончив обед, она приступила к сборам.
С собой она решила взять дорожную сумку, достаточно большую, чтобы положить туда немного белья и предметов первой необходимости, но в то же самое время такую, чтобы ее легко можно было скрыть за широкими складками просторной бархатной накидки темно-красного цвета, подбитой мехом чернобурой лисицы, гармонировавшей с обшитым сутажом платьем из красного и черного шелка. Было бы верхом глупости вновь одеваться в то же, что было на ней в момент ограбления музея!
В багаж она положила застежку императора, свои собственные драгоценности и значительную сумму денег, которую перед отъездом оставил ей Эдуар, всегда стремившийся ее побаловать. Сумма в золоте и банкнотах выходила солидной, на нее можно было прожить достаточно долгое время и после прибытия в Китай.
Наконец, она взяла с собой подаренную мужем нефритовую статуэтку Куан Йин[9], которой она тайно поклонялась из-за недостатка христианского образования. Это была единственная вещь, которую она на самом деле хотела взять с собой. Все остальное (даже личные вещи) никогда ей, по сути, и не принадлежало.
Она закрыла сумку, поставила ее в платяной шкаф вместе с накидкой, перчатками, муфтой, шляпой и плотной вуалью, которые она хотела взять с собой, обулась, надела выбранное платье, а сверху набросила большой пеньюар из японского шелка. Затем огляделась вокруг, ища орудие, которое помогло бы ей проложить дорогу. Требовалось нечто тяжелое, большое, но не слишком твердое, ибо ей ни в коем случае не хотелось убивать полицейского, который был с ней так любезен. У него и так появится масса неприятностей, если ее побег удастся!..
Она сразу же отвергла чугунную кочергу и остановила выбор на вешалке для шляп из покрытого лаком красного дерева, которую и поставила в пределах досягаемости руки…
После этого она разлила немного воды под батареей центрального отопления и вышла в коридор. Длинные ноги полицейского, читавшего в прихожей газету, перегораживали ей выход. Она направилась к нему.
– Не могли бы вы взглянуть? Мне кажется, что в комнате протекает батарея, – пожаловалась она.
Он тут же отложил в сторону свой «Пти Паризьен» и встал:
– К вашим услугам, мадам!
В комнате она показала ему место предполагаемой утечки, и он, естественно, присел, чтобы просунуть пальцы под чугунные секции батареи. Орхидея схватила свое импровизированное оружие, мысленно попросила прощения у этого славного человека, а затем точным движением нанесла ему сильный удар по голове.
Пенсон рухнул на пол.
Не теряя ни секунды, она связала ему руки за спиной с помощью шнура от штор, засунула в рот носовой платок и закрепила его шарфом, после чего скинула пеньюар, надела шляпу, опустила вуаль, натянула перчатки, набросила на плечи накидку и, схватив сумку, вышла из комнаты, закрыв дверь на ключ, а сам ключ опустила в первую попавшуюся вазу. Бесшумно, как кошка, она дошла до входной двери.
Квартира была погружена в полнейшую тишину.
Не было слышно ни звука, даже из кухни.
Не оглядываясь больше на этот дом, душа которого улетела вместе с душой Эдуара, Орхидея вышла на пустую лестничную площадку и осторожно потянула тяжелую дубовую дверь, хорошо ухоженный замок которой сработал без малейших щелчков.
Первое препятствие было преодолено…
Орхидея, сердце которой готово было выпрыгнуть наружу, сделала глубокий вдох, прежде чем начать спускаться по лестнице, устланной ковром, прижатым к ступеням медными рейками.
