– Мама готовила. Старалась. Все для нас. Курочка, грибочки, пирог … – Наташа сделала еще одну попытку заманить мужа в гости.
– Ты же прекрасно знаешь, чем заканчиваются подобные застолья. Напомнить?
– Тебе трудно похвалить каждое приготовленное мамой блюдо?
Вадим склонился в почтенном поклоне и запел елейным голосом:
– Мммм… рыбка… ум отъешь. Картошечка – язык проглотишь. А курочка до чего сочная. Чудный пирог! Не подскажете рецептик? Испеку к выходным. Ах, это магазинный? В очереди час простояли? Оно того стоило! А я не хочу хвалить каждый проглоченный кусок. Я хочу просто жрать! Молча! Неужели трудно включить логику? Если ем, значит, нравится!
– Я поговорю с мамой. Обещаю! – Наташа приподнялась на носочках и поцеловала мужа в губы. – Оливье, с говяжьим сердцем, как ты любишь…
– Я с колбаской люблю! С докторской! И ложкой из общей салатницы наворачивать и чтобы никакая… кхе-кхе… мама в рот не заглядывала и под руку не ворчала: «До полуночи час, а оливье на исходе». А после полуночи истерику закатить, что салат не доели.
– Значит, не поедешь? – Наташа изогнула бровь коромыслом.
– Нет! – категорично подтвердил Вадим. – Всегда мечтал отметить Новый год один. В трусах, перед телевизором…
– Со вчерашней вермишелью и банкой сардин на столе, – съязвила Наташа.
– …и напиться до чертей!
– Ну и оставайся со своими чертями! – Наташа сорвала с вешалки пуховик и ухватив истомившегося ожиданиям Олежку, вытолкала в подъезд.
Дома в одночасье стало тихо и неуютно. У Вадима даже промелькнула мысль броситься вдогонку за женой и сыном, но усилием воли сдержал внезапный порыв.
К десяти вечера, когда до чертей было еще далеко, но штормило прилично, ожил дверной звонок. Уверенный, что жена, не выдержав трехчасовой разлуки, вернулась в родное лоно, со всех ног бросился в прихожую.
На пороге, в байковом халате и розовых калошах на босу ногу, стояла пожилая соседка, Антонина Валерьевна.
– Я за тобой! – не поздоровавшись, озвучила она цель своего визита. – Знать не хочу, что у вас с Наташкой произошло, но негоже Новый год одному отмечать. Айда, Вадя, к нам. Выпьем, оливье покушаем. Салатик у меня особенный. С говяжьим сердцем, а не с какой – то там докторской. Пал Сергеич на баяне сыграет. Спляшем, споем, в картишки срежемся, одним словом, скучать не дадим.
Вадим вежливо отказался от приглашения и был готов захлопнуть двери, как Антонина Валерьевна без приглашения прошла в квартиру. Задержавшись у стола, придирчиво оценила масштаб бедствия: тарелка с недоеденной вермишелью, консервная банка с последним рыбным ломтиком, плавающим в масле, и полупустая бутылка.
– Жена бросила, не до жиру, – с пониманием вздохнула она. – Не запирай двери! Я мигом.
Через пять минут она вернулась, держа в руках красный пластмассовый разнос с угощениями.
– Холодец, гусиная гузка, оливье, огурчики, – выставляя на стол тарелки, озвучивала она их содержимое, – Мандарины и… – спрятав руку за спину, как фокусница вытащила литровую бутылку с мутноватой жидкостью. – Самогонка! – заговорщицки подмигнула она. – Пал Сергеич сам гнал. Три рюмашки и все печали к чертям!
Вадим с благодарностью обнял, пропахшую сердечным каплями, соседку. Жизнь заиграла новыми красками и мечта, напиться до чертей, грозилась сбыться.
Под хорошую закуску наливалось и пилось веселее. Когда яркие огоньки гирлянды, потеряв очертания, бесформенно расплылись, Вадим решил передохнуть. Откинувшись на мягкую диванную спинку, на всю мощь прибавил звук телевизора. В ответ на его действие покачнулась елка, а нижние ветки, украшенные разноцветным дождиком, заплясали в такт льющейся из динамиков мелодии.
