Маневры памяти (сборник) - страница 35

Это к тому, что когда к моей тетке приезжали в Ленинград на несколько дней родственники из Крестец, то я, заглядывая к ней по выходным (только так нас из училища и отпускали), этих приезжих едва ли и замечал. Из Крестец они… А это где? Дважды в год наш батальон участвовал в параде на Красной площади, и там, в Москве, нас возили по театрам или, к примеру, на танцевальные вечера в закрытый интернат, где учились дочки дипломатов. Нам было по тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Сколько лет должно быть человеку, чтобы его уже можно было назвать снобом?

Из сказанного поясню две упомянутых позиции – «тетка» и «Крестцы».

Тетка – точнее, четвероюродная сестра моего отца – Мария Петровна Глинка, была когда-то, лет за десять до войны, в браке с моим отцом – удаленность родства это допускала. Детей у них не случилось, разошлись они мирно, если не полюбовно, и тетка Муся осталась добрым другом как для него, так и для всех остальных родственников отца и новой его жены. А уж когда он погиб, а в сорок четвертом в эвакуации умерла мама, то тетка Муся вообще стала считать меня чем-то между племянником и сыном… Замечательной доброты она была, и в этой доброте порывиста до степеней, которых следовало опасаться. Ей был свойственен нестандартный тип мышления, так, к примеру, будучи внучкой губернатора,[30] она, не желая расстаться с парадной фотографией деда, хранила ее разрезанной на две части и в разных местах: то есть мундир с орденами отдельно от головы, видимо, считая, что так можно избежать опасности при обыске. Впрочем, когда умер Сталин, то поставила большой портрет отца народов на стул, декорировала крепом (была художницей), и вся огромная коммуналка[31] ходила к ней всхлипывать.

Кстати, именно она же, тетка Муся, когда мне было уже лет четырнадцать и мы нечаянно встретились в Русском музее (она жила совсем рядом), вдруг потащила меня в зал, где висели портреты выпускниц Смольного института, и указала на портрет Нелидовой работы Левицкого.

– Это, кажется, родная сестра твоего прапрапрадеда, – сказала она. – Но ты в своем Нахимовском, пожалуйста, не болтай…

Год тогда шел примерно 1950-й. Много позже, когда разобрался, выяснилось, что одно из трех «пра» – лишнее. Мамина мама – Екатерина Владимировна Гедеонова, была урожденной Нелидовой, и ее прадед Александр Иванович Нелидов приходился любимой собеседнице[32] Павла I – Екатерине Ивановне, родным братом. Кроме того, в уходящей вглубь веренице Нелидовых мигал тревожными вспышками проблесковый маячок Отрепьевых…

Крестцы. Как оказалось, кроме названия поселка, это еще и название одной из глав в радищевском «Путешествии», хотя сей факт дошел до меня тоже, как свет далекой звезды, лишь когда в Крестцах – поселке-городке в восьмидесяти километрах южнее Новгорода – я впервые в самом конце пятидесятых побывал. Потом я туда зачастил. С начала шестидесятых у родной сестры тетки Муси, Надежды Петровны Исаевой, жившей в Крестцах, прожил от двух до пяти своих лет (по Корнею Чуковскому – лучший из возрастов) мой старший сын. И вот ее-то, Надежды Петровны, муж – Сергей Николаевич Исаев – и был одним из тех двоих, рассказом о ком я собирался занять своих пассажиров, прежде чем высадить их из машины на озере Пирос.

Вторым был брат Сергея Николаевича – Борис Николаевич, в доме которого мои спутники только что осматривали угловой диван.