Следующий этап в изучении вопроса манипуляций начался с формированием теории и практики нейролингвистического программирования. Удачное маркетинговое название термина создает ореол загадочности. Недаром лауреат Нобелевской премии физиолог Иван Павлов называл «секретным оружием» вторую сигнальную систему[1]: язык, слово. Когда о чем-то говорят с завесой таинственности – это маркетинговое продвижение. Если я просто произношу какое-то слово, и оно покажется вам знакомым, то я программирую вас на его воспроизведение. Это ассоциации. Например, я говорю: трамвай, шляпа, окно, автомобиль. Хотите вы этого или нет, у вас возникают какие-то ассоциации, картинки – нейронная цепочка построена. На значительное число неискушенных людей это производит колоссальное впечатление, и отчасти оно, конечно, оправдано. Я недаром выше упомянул такой термин, как виктимология. Это раздел криминологии, изучающий жертвы преступлений. Мы об этом поговорим, когда рассмотрим предпринимательские манипуляции. На всех ли они действуют? Нет, конечно, не на всех. И не все ими пользуются. Способность не быть жертвой, объектом манипуляции, или преодоление коэффициента жертвенности – одна из целей этой книги. Я не хочу учить вас пользоваться хитрыми приемами в прикладном смысле, особенно для достижения аморальных целей. Но мир многообразен, люди тоже разные. Мы должны уметь противостоять тем, кто плетет против нас интриги. Как говорил один из основателей очень мощной манипулятивной теории коммунизма Владимир Ленин: «Чтобы бить врага, надо знать его оружие». Вот в чем дело. Недаром эпиграфом к книге звучат слова древнеримского автора: «Лучше всех избегает ловушек тот, кто умеет их расставлять».
Что такое манипуляция? Есть стандартное, распространенное определение. Манипуляция – это скрытое управление человеком против его воли, приносящее инициатору одностороннее преимущество в ущерб выгоды объекта. Насчет скрытости я согласен, а вот насчет «приносящее инициатору одностороннее преимущество» – это неоднозначный вопрос. Ведь, вообще говоря, манипуляция – это управление. И вопрос, какие цели ставит субъект управления, какие средства он использует, это вопрос очень неоднозначный, он требует конкретизации, потому что одно и тоже управление мы можем назвать манипуляцией, а можем и нет. Далее – «в ущерб выгоды объекта». Но что считать вредом? Пример: когда ребенку, который выходит из-под контроля и съедает шестнадцатую шоколадку, вы говорите: «Не ешь семнадцатую шоколадку, иначе Дед Мороз не придет», то возникает вопрос: вы манипулируете? Да, вы управляете поведением. Но наносите ли вы вред? Ведь ему хочется, а вы разрушаете его стремления. Скорее всего, вы при этом говорите себе: вред психологический не сопоставим с вредом физиологическим. А кто будет судьей? Вопрос неоднозначный. Для нормального родителя очевидно, что если ребенок съест семнадцать шоколадок, у него будет диатез. С физиологической точки зрения нам все понятно. Но сейчас очень актуален дискурс про детские психологические травмы. И тут любой родитель тормозит: понимая, с одной стороны, что с помощью Деда Мороза он добьется определенного поведения, он тут же представляет себе, как эта психологическая травма через тридцать лет приведет ребенка к психоаналитику, потому что он будет якобы страдать из-за ограничений в детстве.
Утешу вас и остановлю этот внутренний монолог: мы не можем вырастить детей без манипуляций. Это невозможно.
