– Не накладно оркестр-то держать?
– А чего, – словоохотливо ответил тот. – Он себя, считай, окупает.
– Каким же образом?
– А жмурики, они, брат, череды не знают, мрут себе потихоньку. И родичам, конечно, хочется познатней их в землю спровадить. И вот бегут ко мне: «Дай оркестришко!» К другому бы обратились, да лабухи-то только у меня.
Тогда Гнездухин впервые услышал, что музыкантов, помимо всего прочего, зовут и «лабухами».
– Ну и я – похоронителям – счет, – продолжил председатель. – Все законно и по совести. И вот так – и ни на ноту иначе.
Целую ночь провел тогда в бессонье Кирилл Карпович. А утром – с ранья – вышел на баз – помокрело. Нет, дождь не шел, и тумана не было в помине. Это упала такая густая, шубой покрывшая траву роса.
Смотрит, народ коров на выгон торопит. Ну и он туда себя застремил. Может, там Герку увидит и без свидетелей переговорит с ним. Авось, клюнет он на вольную икру и на шалую игру.
И не ошибся. Вернее, наоборот, ошибся. Герки на выгоне не было. Он встретил его, когда в обратный путь оттуда ринулся. Глядит, а тот – во дворишке – с плетешком с вершок – на голове стоит.
Подумал: довольно странная причина с утра голову к земле примерять. Это обычно вечером случается, когда – от перебору – ее грохнутся тянет. А тут – ни свет ни заря, а он уже на взводе и в прострации.
Остановился у того дворишки Гнездухин, глядит, как Герка вверхторманно на него почти не мигая пялится, и спрашивает:
– Это что, тоже музыкальное упражнение?
Герка – в один мах – поменял позу и, как все грешные на этой земле, оказался на ногах.
– У нас, – сказал, – сперва о «здрасьте» лоб бьют, а потом о здоровье спрашивают.
– Привет! – протянул ему Гнездухин руку.
Тот пожал ее холодной липкостью своих пальцев.
– Вопрос к тебе имею, – как можно солиднее начал Кирилл Карпович.
– Вопрос – не понос, можно и в себе удержать, – быстро ответил Герка, уже осуеченный какой-то своей новой заботой.
И точно. На этот раз он вздрючил вверх ногу и положил ее на плечо Гнездухина.
– Так что за вопрос? – поинтересовался.
– Дудки, в какие ты свою утробу выворачиваешь, дорого стоют?
– Что? Завидки взяли? – вместо ответа, полюбопытствовал лабух.
– Не сказать что совсем, но в каком-то смысле да.
– Это у нас не инструменты, а шваль лежалая! Трубу взяли из Дома пионеров, – стал загибать пальцы Герка, – альт – у пенсионеров. Нет, ты не подумай, что у нас где-то еще оркестр в районе есть. Все то бросовое, то дареное, то украденное.
– Неужто барабан где позычил? – спросил Гнездухин.
– Именно его в соседнем районе украсть пришлось. Ведь на всю округу никто и ноты обронить не умеет. Я тут специалист один-разъединственный и, можно сказать, неповторимый.
– Это ты правду говоришь, – подхватил Кирилл Карпович, поняв, что Герка не прочь прихвастнуть. – Я вчера поглядел на тебя и сразу определил – знатный ты лабух!
И, стараясь не сбиться со взятого им тона, Гнездухин продолжил:
– Потому мысль мне стопу жать стала…
Герка хмыкнул.
– А ты хоть и степняк, а юморист!
– У нас все такие! – гордо ответил Кирилл Карпович. – Потому как рядом крупность огромадная находится. А разве возле нее можно быть мельче, чем есть?
– Что за крупность? – поинтересовался Герка, поменяв на плече Гнездухина ноги.
– Волга! Ух и широченная она у нас! Ежели тойный берег и виден, только в бинокль!
Захохотал Герка так, что нога чуть не свалилась с плеча преда.
