Жива, увидев решительно поднявшегося ей навстречу первого военачальника Белой армии, впорхнула в кружок девушек и рассмеялась – так звонко и искренне, что даже Перун поверил бы ей, если бы не проследил за ее унылым взглядом, направленным в сторону Велеса и Марены.
И вот что он увидел.
Верховный главнокомандующий, изрядно набравшись вишневого вина, встретил в дверях пиршественного зала Богиню Храма Войны и, наверное, предложил ей потанцевать, но Марена, бледная, словно покойница, грозно нахмурила брови и, видимо, отказала ему.
Тогда Велес, обольстительно улыбнувшись, снял белоснежный плащ и набросил его на плечи Марены, потому что та, видимо, замерзла, хотя старшая царевна никогда не жаловалась на озноб, скорее – на жару, поэтому в ее комнате никогда не топили печь, за что светлица ее получила название Холодного покоя.
Нет-нет.
Дело здесь было в чем-то другом, а в чем именно – Перун уразуметь не мог, ведь был не искушен в любовных делах в отличие от Велеса.
Жива, улучив момент, скрылась от него в толпе танцующих дивовичей, но Перун не был намерен так легко сдаваться.
Сегодня он снова признается ей в любви, а если откажет – поцелует, а если ударит в ответ – поцелует руку, а если оттолкнет, то обнимет, а если убежит, то догонит и подхватит на руки и унесет в почивальню, а на следующее утро пойдет к царю и будет просить ее руки, а если царь откажет, то похитит ее сбежит на край земли, а если за ними последует погоня, то он знает тихое и надежное местечко, где их никто и никогда не найдет. Он будет ходить на охоту, а Жива – собирать травы и ягоды, вынашивая уже их пятого сына…
В целом, план Перуна был беспроигрышным, только одного он не учел, что будущая счастливая жена незаметно сбежит с торжества, оставив первого военачальника наедине с грезами, где он уже падал в ноги царю Белесару и просил признать внуков законными наследниками Белого трона.
– Почему не пьешь? – толкнул Перуна в бок Велес и вернул обратно в пиршественный зал Белого дворца. – Кому улыбаешься?
– Первенцу своему. Огнебрасом назову. Как тебе имя?
– Так же, как и твое – так себе, братец. Назови его лучше Белесаром в честь деда, тогда, может быть, он и брак твой благословит.
Перун удивленно округлил голубые глаза, а затем запрокинул голову и громко захохотал, обратив на себя внимание всего зала.
– Забыл, что ты любопытный, как кошка. Вечно суешь нос в чужую голову, – сказал Перун и ткнул Велеса в живот огромным кулачищем, дружеский толчок которого любого другого дивовича отправит бы сразу в лечебницу.
– Так ты выбора никому не оставил. Грезишь открыто, даже царю не по себе стало, а Жива сбежала, как только ты в своих мечтах ее в опочивальню понес. Закрывать разум на пире надо, как и рот, когда мясо жуешь. Не казармы здесь тебе, а дворец, – строго отчитал друга Велес, и Перун снова оглушительно захохотал.
Смутить его было ничто не в силах. Только Жива одним своим взглядом могла угомонить этого великана, да так, что он смиренно помалкивал, словно воды в рот набрал, не зная, куда деть свои огромные ручищи.
– Убежала твоя невеста. В лечебницу пошла. Если выпьешь это вино с личной силой, то догонишь ее на Птичьем перекрестке, – сказал с улыбкой Велес и протянул Перуну кубок с золотистым напитком, переливающимся радугой.
– Не пью я больше. Завязал, – серьезно ответил Перун. – Отцом готовлюсь стать. Хочу целый полк мальчишек от Живы. Не зря же Правила Этики Дивмара гласят: «Не любись на хмельное тело, иначе зачнешь красную деву».
