Тут Старец руку поднял, а солнце снова будто от его руки идет и всех освещает. Только на старика со старухой лучи не падают, так и стоят они парой в темном кругу.
– Ну так и будь по-вашему, – Старец сказал и пошел к реке. Ему все вслед глядят, а он за деревьями и затерялся.
А через три ночи хватил старуху удар. Старику горе, а она не мучилась. Он же погрустил до зимы и тоже преставился.
– Что же получается, что Старец этот на них смерть наслал? А еще называется святой! За собачью жизнь двух стариков жизни лишил!
– Ну, даже если и святой кто, то не ему других людей жизни лишать. Такой, видно, был о них Божий промысел. И не за собачью жизнь, а за жадность с жестокостью.
Много о Старце разных историй в округе. А правда ли, Бог знает.
Понабежали белки. Может, в лесу пожар? Но нет, не видно дыма, да и не пахнет. Белок в этих местах не заметно, разве что ближе к лесу, в ельнике, нет-нет да пробежит рыже-серая, метнет ореховой скорлупой, защелкает, как клест. Посмотришь снизу, а она косит глазом. Так и кажется, что смеется.
– Да убери ты ружье, совсем спятил? Нече делать, по белкам палить? Пойди, вон, траву собери, опять вымокнет вся. Будет дождь.
Белки тучей, странное дело. И правда, все вышли, стоят, смотрят. Что за диво? Может, у них какой праздник?
И вдруг сороки, стаей. Погнали белок! Кружат над ними, а те по веткам деру.
– И с чего-то это он вдруг стрелять надумал?
– Так поразмяться.
– А то, вишь, залежался…
– Да он с роду несмирен, раз вылез под голодным небом.
Белки донеслись до дальней сосны, а там поляна. Развернулись и обратно, сейчас опять будут тут. Чудеса!
– Это как же так, под голодным?
– Так стихи он пишет. С малолетства. А как напишет, сразу ищет, кому читать. Вечно пишет и вечно ищет. Голодный по людям всегда, значит, так на роду написано, значит, небо голодное было, когда мать родила.
– И кто такое придумал?
– Так он и придумал. В стихах сказал. Только мне не упомнить, как там оно.
– А белки-то, белки, глянь, по земле бегут! И сороки их гонят! Кино…
– Может, играют?
– Диво! Не упомнить таких-то игр.
– А кто не пишет стихов, тот под каким небом?
– Все одно под голодным.
– Почему так?
Махнули крылом сороки и к берегам. Там кричат чайки, роняют рыбу. Может, какая рыбина долетит до земли – чем сорокам не праздник? Белки растерялись и подались прочь.
– Так человеку на земле всегда голод.
Сегодня машина привезла мороженое, а оно тут такое, как было в детстве в магазине «Детский мир», в вафельных стаканчиках, с крупной шапкой поверх и розочкой кремовой. Все набрали себе и детям, потащили домой пакетами в морозильник закладывать. А потом через забор с угощеньем в руках разговоры затеяли.
– Справная машина у вас. Хорошо вам было ехать с котом. Плохо бы с конем.
Удивительное порой услышишь. Пропустила про машину, откусила от сливочной розочки. Представила коня, уютно свернувшегося у меня на коленях. Лежит, пофыркивает. Тепло скликает.
– Что ж плохого с конем?
– Конь кота не повезет, известное дело, не любят на дух лошади кошек. Ты попробуй, погрузись с кошкой в повозку или телегу. И конь с дороги сойдет, и кот сбежит. У цыган собаки были, коты никогда. Собаке, ей все равно где, лишь бы человек рядом.
– И правда.
Теперь представляю кота с конем. В машине на заднем сиденье. А что, если кот крупный и конь – пони.
– Коню дорога нужна, а коту дом. Никогда им вместе не быть.
По деревне, важничая, проходит пара. Она везет коляску, он ее рукой обнимает. Беседуют, а, проходя мимо домов, со всеми здороваются.
