Марина Цветаева. Нетленный дух. Корсиканский жасмин. Легенды. Факты. Документы - страница 10
Она наивная верила в силу Любви,» по первому зову,» в силу сострадания, в силу непреклонного, непреложного, настоящего человеческого Духа, поднимающего ввысь. Но то, что было для нее абсолютом и истиной, для других оставалось лишь романтизмом, идеализацией действительности, порывом собственных эгоистических желаний и чувствований, порывов и нюансов поэтической Души. Души, которую никто не собирался разгадывать, увы!
Решение Сергея обрести путь Воина ошеломило Марину, привело ее в неописуемую тревогу и ужас, она с трепетом ждала каждой весточки от него с фронта, внушая себе мысли одну за одной хуже: он будет убит, ранен, в тяжелых условиях у него возобновится чахотка! Сергей отлично знал, обо всех ее метаниях и кошмарах ее мыслей, но – взращенное в тщательно затаенной обиде, почти мальчишеское упрямство, гнев себялюбивого ревнивца, гордыня, жажда подвига – взяли окончательный верх в натуре «вечного версальца и пажа». Действительно, не так ли доказывают неверным дамам в старинных романах пылкие рыцари свою правоту?
Но что же было делать ей, этой самой Даме? Сама человек «внушенного сердцем и совестью долга», Марина отговаривать мужа ни от чего не могла, не считала – возможным – вслух, самой, умолять, оставить то, что ей казалось – безумием, хотя и упрашивала, пылко, до дерзости – кажущейся, от отчаяния! – знакомых (например, В. В. Розанова и декана Московского университета, знакомца покойного отца.) предпринять шаги по оставлению Сергея при кафедре университета. Без всякого, разумеется, успеха.
Записанный в петергофскую юнкерскую школу и выпущенный из нее прапорщиком, Сергей Яковлевич, уже в разгар военных действий, попал на фронт. Как воспоминание о той огневой поре его личной биографии, а вместе с нею и – биографии всей семьи, остались сдержанно – сухие строки самой Марины Цветаевой из письма.. Лаврентию Берии в октябре 1939 года, письма, поражающего своим полным отчаянием понятия безнадежности Судьбы и наивностью отчаяния Надежды, вопреки всему очевидному и не очевидному – аресту дочери и мужа, допросам, стоянием в бесконечных очередях на Кузнецком с мешочками тюремных передач!
«Биография версальца и пажа». Письма Марины и Али. Настоящее и будущее
Сергей Яковлевич Эфрон в форме младшего офицера
Добровольческой Армии.
Вот эти строки – биография Любимого, написанная самой пристрастной и самой хладнокровной, самой любящей – ибо Любимый – отвержен и отчаян, оторван от всего! – рукой:
«В Октябре 1917 – ого он, (то есть – С. Я. Эфрон – автор.) только что выпущенный из школы прапорщиков, сражается в Москве, в рядах белых, и тут же едет в Новочеркасск, куда прибывает одним из первых двухсот человек.
За все Добровольчество (1917 г. – 1920 г). – непрерывно в строю, никогда в штабе. Дважды ранен. Все это, думаю, известно из его предыдущих анкет, а вот что, может быть, не известно: он не только не расстрелял ни одного пленного, а спасал от расстрела всех, кого мог, – забирал в свою пулеметную команду.. В Добровольчестве он видел спасение России и правду..»
Пока Эфрон сражался за трагические, непонятные призраки России и правды, они обе – Аля и Марина – две любящие его без меры! – писали своему Добровольцу в неведомое куда – то, вовсе не надеясь, что письма дойдут, и, словно вторя друг другу, – детская и взрослая Души, – как Сестры….
Аля:
«Милый папа! Я так медленно пишу, что прошу дописать Марину. Мне приятно писать Вам. Часто я ищу Вас глазами по комнате, ища Ваше живое лицо, но мне попадаются только Ваши карточки, но и они иногда оживляются, потому что я так внимательно смотрю. Мне все кажется, из темного угла, где шарманка, выйдете Вы с Вашим приятным, тонким лицом.. Милый папа, я буду Вас бесконечно долго вспоминать. Целая бездна памяти надо мной. Я очень люблю слово» бездна», мне кажется, что люди, которые живут над бездной и не погибают в буре.. И теперь я уже без страха. И, опираясь на мамину руку, я буду жить. Целую Вас от всей моей души и груди. Аля.» (27 ноября 1918 года. Москва.)
Похожие книги
