Мечтанная, поздняя, сорокалетняя, «океанная, безбрежная» осень Марины – пропала.
Но, получив письмо от Гронского, о категорической невозможности приезда, она пишет ему строки, летящие чуть наискось, через листы, стремительные, и словно стремящиеся утешить: " Только что твое письмо о перемещении матери. А ты где теперь будешь? Чуяло мое сердце, что на том верху я буду только раз! (бывший).
– Ты сберег мать от большого ужаса, но – может быть – и от большого счастья. Думал ли ты о последнем часе – в ней – женщины? Любить, это иногда и – целовать. Не только «совпадать душою». Из-за сродства душ не уходят из дому, к душам не ревнуют, душа – дружба.
Но – ты дал ей чистую рану (того она, конечно, вознесет превыше облаков, и ТАМ – с ним будет!) – сейчас в ней огромная пустота несбывшегося, – заполнит работой.
Я рада за нее – и мне больно за нее. А боль всегда слышней радости.
– Когда ты когда-нибудь захочешь уйти из дому, тебя твой сын так же удержит, как ты-сейчас-мать. La justice des choses.
О, Колюшка, такой уход гораздо сложнее, чем даже ты можешь понять. Может быть ей с первого разу было плохо с твоим отцом (не самозабвенно – плохо) и она осталась, как 90 или 100 остаются – оставались – как будет оставаться 1 на 100 – из стыда, из презрения к телу, из высоты души.
И вот – молодость кончается. Ей за-сорок, – еще 5 лет… И другой. И мечта души – воплотиться, наконец! Жажда той себя, не мира идей, хаоса рук, губ. Жажда себя, тайной. Себя, последней. Себя, небывалой. Себя – сущей ли? – «Другой»? Средство к самому себе, наш слепой двигатель. Посылаю тебе две книжки, ничего не скажу, скажи – ты. Дошел ли рыцарь? (* Гравюра» Рыцарь – Брунсвик у Пражского моста, любимая Мариной и подаренная ею Николаю Гронскому. Взамен Марина Ивановна получила от «Колюшки» книгу Р – М. Рильке, которую он назвал» письмами Поэта, посланными через меня!» – автор.) Заказным, пропасть не может! Сейчас ухожу в Ройян, обрываю письмо, вечером буду писать еще, люблю и обнимаю тебя, спасибо за все.
М.
Чудесная печать.
До чего мне ее жаль!
…Она жалела мать» медонского пажа» как Женщину, взывала к юному сердцу, учила его принимать боль, словно позабыв на миг вспышку ссоры, возникшую на пустяке: Гронский и Але прислал книгу с дарственною надписью. Приближался как раз день ее рождения – 18 сентября. Надпись на книге почему то показалась Марине двусмысленной. В ней Николай говорил, что преподносит подарок на именины ангелоподобной девушке, у которой ангела – хранителя, к сожалению, нет! (*Надпись восстанавливаю по смыслу письма М. Цветаевой лишь приблизительно, оригинал книги неизвестен) Что было еще в надписи? Отчего так вспылила Марина?. Что непозволительное чужой Душе нечаянно подглядел своим свежим, юношеским оком Николай Гронский в отношениях светловолосого птенца и босоногой Королевы? Некую отстраненность Али от матери? Льдинку соперничающей холодности меж ними? Ведь она все -таки была ее соперницею, Аля, более свежая, более легкая на подъем, более мягкая пока еще, в восприятии мира, который для нее победно сиял всеми красками: и заката и восхода. Еще сиял.
Конец ознакомительного фрагмента.
