– Если будут бить, то я их убью, – снова повторил Арсен.
Он еще раз стряхнул с себя пыль, схватил мешок с кусками цемента и каких-то деревяшек и потащил его на свалку.
– Я пойду. Пока, – сказал он мне.
– Помочь, может? – спросил я.
– Нет, я так силу качаю, – ответил Арсен. – Надо много таскать вот так, чтобы как у Рокки сила была.
Арсен ушел. Я повспоминал, кто такой Рокки, сообразил, что это такой фильм про боксера, и сразу забыл о нем. Мне еще деньги надо найти. До вторника всего два дня остается. Рома и Костян все помнят и опоздания с выплатой денег мне не простят. Сразу в морду или один, или другой треснет, и объясняй потом маме, что это я на футболе упал. Четыре раза. У нас все пацаны и так слишком часто на футболе падали.
***
Девчонок у нас во дворе было мало. Ну как мало? Они были, но наши ровесницы собирались в свои маленькие кучки и с пацанами совсем не общались. Играли в свои дурацкие дочки-матери, выбивалы и прочую ерунду. А те, кто постарше, или болтались со старшаками, или гуляли с пацанами из школы.
Мелких девчонок у нас было пять или шесть. Старших – двенадцати и тринадцати лет – две. Маша и Лена. Они жили в доме напротив моего, учились в тридцать четвертой школе и были очень красивыми. Так думали все малыши и я. Очень-очень красивыми.
Машке было двенадцать, она была темноволосая и худая. У нее были богатые родители. Мы с пацанами часто видели, как она садилась в «мерседес» и уезжала с родителями на дачу. Или не на дачу. Куда-то уезжала. На «мерседесе». У наших родителей ни у кого «мерседеса» не было, и мы считали Машкину семью очень богатой, а значит, и саму Машку – недружелюбной и «на сложных щах». Просто так снежками в нее не кинешь. И в бадминтон не сыграешь. Из всех нас лишь у Жирика отец ездил на тачке − девяносто девятых «жигулях», но девяносто девятые «жигули» и «мерседес» – машины разные, и поэтому Жирик при Машке тоже стеснялся и заикался.
Ленка была проще. Ей вот только исполнилось тринадцать, семья у нее была как и все наши, и машины у нее не было. Но Машка и Ленка дружили. Они учились в параллельных классах и ходили в школу вместе. Наши пацаны пытались ходить в школу с ними, даже носить их портфели и по-всякому набиться в компанию, но получалось не очень. Машка просто строила хмурую рожу, и у пацанов все желание дружить пропадало. Один лишь Санек Струков умудрялся ходить с Машкой или Ленкой из школы, да и то только тогда, когда девчонки уходили из школы раздельно.
– А я целовался с Машкой, – сказал нам как-то Диман, но никто ему не поверил.
– Да отвечаю! Сегодня. Я с ней со школы шел, а потом ее родаки попросили арбуз купить. Я ей помог донести и поднять. И вот она мне такая: «Спасибо, Дим». А я ей: «А мне мало!». Она: «Что мало?». А я: «Спасибо мне мало». Говорю: «Давай целоваться!». И она огляделась и поцеловала меня. Прямо вот сюда, – Диман ткнул пальцем в свою верхнюю губу.
– Да гонишь ты, Троцкий, – сказал брату Санек. – Сегодня арбузов у нас не стояло.
Арбузов сегодня и правда не было. Их обычно привозил в прицепе мужик на «жигулях» и продавал по рублю за килограмм. Прямо во дворе. Рядом с тем местом, куда приезжала мусорка. Я сам часто гонял к нему за арбузом.
– Да мы за «Юбилейный» аж ходили. Там сегодня машина стоит. Я минут десять тащил этот арбуз. И вот награда!
– Гонишь, гонишь, – повторил Санек.
Мы все покивали. Никто, понятное дело, не поверил Диману, что он, одиннадцатилетний малыш, поцеловал двенадцатилетнюю такую клевую Машку, но сомнения и зависть оставались. Вдруг и правда целовал? Засранец мелкий!
