Старейшина приказала разыскать Олега, и спустя несколько минут его, пьяного и напуганного, за шиворот притащили на мельницу. Началась суета, ругань. Некоторые отказывались верить Беляне, кое-кто требовал продолжить начатое. Олега ударили в живот, а когда он согнулся на полу, принялись добивать ногами.
«Что ж, пусть теперь сами разбираются с убийцей. – Я утер пот со лба. Оставалось ощущение недосказанности, некой фальшивой ноты. – Но сейчас опасно высказывать сомнения. Под горячую руку можно попасть. Хотя… Все же рискну».
Решив для себя, что добрая слава, ну а заодно и спасение маленькой жизни, того стоит, я выступил вперед. Теперь от качества выступления зависело, отпустят нас с миром или нет.
– Скажите спасибо. Нелегко заставить человека говорить против его воли. Я нарушил клятвы, данные богам!
– Твоя работа? – нахмурилась Года, отвлекшись от попыток унять обезумевших соседей. – И как прикажешь понимать?
С трудом вернув лицу уверенное выражение, я обошел Олега, лежавшего в беспамятстве, и приблизился к заплаканной девочке.
– Вы хотели знать правду – вы ее получили. Как ей распоряжаться, решайте сами. Убийца найден. Я сейчас же зачарую этого ребенка, чтобы впредь она не попала под чье‐либо влияние.
Не дожидаясь согласия, я начал делать загадочные пассы над ее головой: прокусил палец, кровью нарисовал на сухом лбу извилистую завитушку. Пусть деревенские думают, что все было частью сложного плана.
Пока они перешептывались, Беляна с недетским вниманием наблюдала за мной.
– Больно, дяденька. Сними ее. Жжет. – Она задрала личико, открыв опухшую, дурно пахнущую шею. – Я все расскажу…
Машинально я внял ее просьбе, продолжив говорить:
– И вы должны отвезти девочку к столичным знахарям, чтобы залечить духовные раны. Знайте, это очень важно. Мы ведь не знаем, что лиходей делал с…
Лента практически рассыпалась в руках, стоило только ее взять. Внутренняя сторона выглядела так, словно побывала в пожаре: истлела по краям и оплавилась в центре. На иссохших губах ребенка заиграла улыбка. С запозданием в моей дырявой голове что‐то щелкнуло. Зачем убивцу было платить такую цену за спасение дочери-свидетельницы?
Где‐то позади нас захрипел последний в деревне кот.
Я увидел, как внезапно появившаяся на лице Беляны улыбка стала шире, заполнив собой все пространство. Губы натянулись и лопнули, из уголков потекла кровь вперемешку со слюной. Это уже нельзя было назвать человеческой гримасой.
Затем пришло время для других трансформаций. Что‐ то ударило Беляну изнутри по ребрам, с влажным хрустом порвав кожу. Жители деревни отвлеклись от споров и с криками вжались в стены.
Чвак!
Ее череп лопнул у затылка.
Девочку стремительно выворачивало наизнанку. В ней прорастало нечто жуткое, то, что не в силах было принять примитивное людское сознание. Бугры наростов вырывались наружу, формируя новую плоть.
В слизи и зловонии, от которого резало ноздри, рождалась новая жизнь.
Шкурка, еще сохранившая облик Беляны, не успела до конца порваться, когда длинные конечности существа опустились на пол мельницы. Явь – царство жизни – в тот момент содрогнулась от отвращения.
Останки девочки болтались на твари, как рванье, натянутое на столб. Она стащила с себя старую кожу, подцепив ее когтистой лапой. Осмотрела с некой долей интереса. Затем, брезгливо отбросив в сторону, перешагнула через меня и направилась к вопящим в исступлении крестьянам.
