Марргаст - страница 4

– Не способен человек сотворить такое в родном доме.

Я поморщился, внезапно вспомнив последние дни отца. На душе стало гадко.

«Не надо было тебе ничего рассказывать», – прозвучал в голове его пустой, хриплый от болезни голос.

«Вот уж неправда. Способен, еще как способен».

Подойдя к окну, я поднял перстень на уровень глаз. Свет отразился в роскошном рубине, вплавленном в медовое золото. Сотни золотых, тысячи… Обернулся к волку. Сердце сжало от дурного предчувствия, которое я не без труда подавил. Мы не тру́сы. Решение уже принято.

– Мы не станем им ничего обещать. Но раз плата получена, давай хотя бы глянем на эту злобную сущность?

Девочку звали Беля́ной. В следующем месяце ей должно было исполниться десять лет. Она ушла собирать зимнюю малину и не вернулась к обещанному времени. День родители бродили по округе, два. Пока на третий не нашли всю ее одежду, аккуратно сложенную в кустах у ручья, кроме нижней рубашки. Выходило, что Беляна ушла в лес почти нагая. И это в лютый мороз!

Вернулась она в три часа ночи. Коровье время, как говорили староверы, в него угодно творить злые дела.

Девочка была в ужасном состоянии: кожа казалась мертвенно-белой, десны опухли от того, что дитя пыталось грызть кору деревьев. Никто не обратил внимания на странную молчаливость и спокойствие беглянки. Не до того всем было. Отец с матерью готовились после кошачьих голов найти во дворе и ее белокурую головку, однако ж пронесло.

Не сразу они заметили, что Беляна утратила всякий интерес к пище. А когда с девочкой пытались заговорить, та отвечала невпопад. И все произносила грубо, резко, скрипучим, точно у старухи, голосом. А после того как она почти откусила соседке палец, девочку перевезли из родного дома в старый амбар.

– Тут даже лики предков оказались бессильны. Воет она, как будто пытают. Все стены внутри исцарапала, – сказала Года. – Мы думаем, мучает ее кто‐то. Не отпускает. На ниточку подвесил и дергает изредка.

– Животные пропадать перестали? – поинтересовался я. – В смысле, когда девочку заперли в амбаре.

– Это да. Ну так их и не осталось больше. Последний кот, и тот на капище живет. А тебе зачем, почтеннейший колдун?

Я промолчал, подумав о своем. Дикие нравы, сливаясь с суевериями, порой порождали страшных тварей.

Года с нами не пошла: отворила дверь и сделала приглашающий жест. Внутри царили полумрак и духота; вдоль правой стены стояли лики Рода – мрачные фигуры предков. В самом темном углу валялся грязный сенник, забитый травами, на котором лежала скованная по рукам-ногам Беляна. Тут же, рядышком, стояла одинокая плошка с водой.

Девочка молчала, только всхлипывала.

Ее одели в сарафан из холщовой синей ткани. В волосах торчали засохшие цветы, некоторые даже с корнями.

Мы приблизились. И я вдруг всей кожей ощутил ужас Селио. Когда долго работаешь с кем‐то в паре, невольно учишься улавливать его настроение.

Пленница резко затихла, уставилась на волка, и тот заскулил. Спустя миг у его ног образовалась лужа, Селио жалобно завизжал и молнией выскочил из амбара, оставив нас наедине.

– Ты кто? – спросила Беляна, переключившись со светящегося прямоугольника проема на мой вычурный ведьмачий наряд. Радужки ее голубых глаз украшала паутина лопнувших капилляров.

– Иван, – честно ответил я.

– Иван-царевич? Или Иван-дурак?

– Просто Иван.

– Так не бывает, – хихикнула она. Хотя еще секунду назад лицо было залито слезами. – Просто Иван, просто дурак…