Марута - страница 4

Встретив дежурную фармацию у подножья одной из громоздких громад, сплошь обставленной гладкими, безликими автомобилями (не выношу их современного «дизайна»; иное дело – лаковые крылья, сверкающий хром, текучие поверхности понтонных кузовов), мы тихо прождали несколько приятных минут, пока посредник между нами и тобой копался в своём беспорядочном ассортименте. Деловито шаркали шаги плоских прохожих, как будто вырезанных из чёрного картона, чавкали по бетону собачьи ступни, степенно заворачивали в проулки, хрустя недоубранным гравием, кредитные машины припозднившихся служащих; бесшумно включились, вяло набирая яркость, медного цвета фонарные лампы; а вот, наконец, и ты…

Полопались со вкусным треском – прямо на ходу – ячейки платформенной фольги, и запились шипящим пивом горсти белых неприятных шайб; я представляю, каким отталкивающим убожеством это выглядело со стороны, но зато каким обнадёживающим предощущением служило это нам! Вскоре всё стало медленней и мягче, невнятное небо сделалось ультрамариновой сферой с мерцающими точками многозначительных звёзд; амбарные замки долженств и тягот отвалились от сути существования, превратив его в благостную данность, и ничего кроме.

Мы взяли курс в мою обитель – тесную, в угловой новостройной вышине, комнатку с гулким полом, скромной мебелью и блеклым лиловатым светом, где я, к удивлению своего спутника, принялся читать рассказы о колымских ссыльных, ещё острее подчеркнувших красоту моего состояния.

Тот некто, насколько мне известно, с тех пор не злоупотреблял. А я стал это делать систематически.

Мимоходом стоит отметить, что решительно никто не понимал моего увлечения. Хмурые заложники сногсшибательных систем не принимали его всерьёз, цветастые любители фрактальных ситуаций находили его бессмысленным и злым, скороговорящие реактивные люди не видели в нём ничего интересного, а мозговитые почитатели периодических рекреаций, никогда не ступающие за черту – считали напрасным расходом ресурсов. Никому их них невозможно было бы объяснить (я, впрочем, и не пытался) то благотворное всесогласие, то нирваническое безразличие, тот тёплый свет на всех, даже самых неприглядных предметах, что чувствовал я, принимая тебя в своё тело.

Медленно расцветающая вспышка, ангельское присутствие в каждом прохожем, прогретая плоть без намёка на боль, страх и голод; неуловимые образы в густом потоке астрономических ассоциаций, всё это, конечно, можно с лёгкостью опрокинуть в пошлый провинциализм скучающего бездельника – бледного, вялого, с неразборчивой речью и взглядом дохлой рыбы, – стремящегося в пропасть обескураживающего обмана за неимением настоящих сокровищ молодости. Но какими средствами изъяснить тогда, что внешне угрюмый и внутренне испорченный человек лично испытывал то, к чему бесконечно стремится всякий идеалист? «Должно быть, так выглядит рай», – думал я, ступая светотенью солнечного сквера, с тобой внутри.

И главное – цена была не так уж велика: всего лишь пара дней слабой апатии, лёгкой лени и угнетённого аппетита. Поэтому я только молча пожимал плечами, вполуха слыша мрачные, безысходные ретроспективы несостоявшихся сновидцев, попавших под колёса собственного поезда, и агитационный вздор бритоголовых активистов ЗОЖ, обесцвечивающих всё вокруг до чёрно-палевой палитры иранских улиц. В самом деле: стремительно прогрессирующая фармакотолерантность вкупе с относительной дороговизной содержащих тебя лекарственных средств (что особенно ощутимо в случае экстрагирования) делали совершенно нецелесообразным их ежедневный приём; вот почему я долгое время избегал формальной физической зависимости, встречаясь с тобой в среднем дважды в месяц.