Опираясь на дрожащие руки, Марьяна медленно подтягивала свое непослушное тело. Бабки Фроси и Павлины во дворе уже не было.
Всхлипывая и глотая слюну, обессиленный Вилька подсунул подмышки матери руки и помогал ей подниматься, но чувствовал ее беспомощность. Он искал слова утешения, однако, придавленный неимоверно жестокой вестью, ничего не мог придумать. Кое-как помог ей сесть.
– Спасибо, сыночек. Побудь со мной.
Вилька уселся на крыльцо, уткнулся в острое плечо матери и безутешно заплакал. Никто ему не мешал сейчас изливать свое мальчишечье горе, и он плакал навзрыд.
Близкие взрывы снова потрясли землю.
– Что же это такое, мама? – всхлипывал Вилька. – Фашисты ведь рядом. Скоро в Масловке будут. Надо что-то делать.
– Успокойся, сыночек, – обняла Марьяна сына за худенькие узкие плечи. – Будем надеяться, что их отобьют. Не могут же врагов пустить в Киев и дальше. Не могут…
Наша же страна огромная и сильная. – Она помолчала, взглянула на небо. – Может, Сашко и жив. А письмо – ошибка… Не выяснили до конца… Суматоха…
– Да, мама, да! – Вилька оживился и теснее прижался к матери. – Может, он только ранен. Не мог он это… погибнуть.
– Дай-то бог! Сколько дней идет ненавистная нашим людям война. Было ее начало, будет и конец.
– Да, мама, – ухватился за эту мысль Вилька. – И Санька вернется. У каждого летчика есть парашют. Если и подобьют самолет, летчик выпрыгивает и спасается. И Санька так поступил, если… – И уже верил только своему доводу, а не Бизунову, и убеждал в этом мать. Вслух читал Сашкино письмо и окончательно остался при мнении: брательник жив!
А Марьяна в это же время боролась с удушьем. Отодвинулись куда-то взрывы, исчезло небо и чувство боли. Теплые провалы чередовались с короткими просветами, и она не успевала даже подумать о детях, и снова проваливалась в черноту. Казалось, уже ничто не сможет вернуть ее с того, другого, света, куда она проваливалась. Но вновь мелькало просветление, и она смутно слышала Вилькин голос: «… разобьют непременно… отец вернется и Клим…» – и опять отключалась.
Вилька читал и читал Сашкино письмо и верил только ему. Обнимал мать и ее убеждал в этом. Лицо Марьяны медленно оживало, глаза наполнялись смыслом. Она уже и сама выстраивала разные догадки и начинала верить им. А Вилька все больше и больше влиял на нее, доказывая, что немцев через несколько дней прогонят, и ронял в душу родного человека зернышко надежды. Оно начинало прорастать тоненьким стебельком. Поверив сыну, Марьяна снова двигалась по избе, как тень, собирая на стол еду. Ее тело было легче обмолоченного снопа.
