Стало трудно дышать. Он скинул рюкзак на землю. Из близлежащих кустов бросилось наутек странное серое существо, похожее на химеру ежа и зайца. Пеликанов понял, что начал задыхаться.
Прежде чем двинуться дальше, ему пришлось сложить из медицинского бинта марлевую повязку, смочив ее водой. По его расчетам, река находилась всего в нескольких сотнях метров, огибая слева небольшую гряду каменистых гор. Жора решил, что нужно снова срочно выходить к ней.
Но сколько он ни шел, прикрывая нижнюю часть лица самодельной марлей и пытаясь все время забирать в нужную сторону, спуска к реке не находилось. Дымная завеса становилась все отчетливей и гуще. Один раз его накрыло волной жаркого, удушливого ветра, донесшегося будто бы из раскаленной пустыни. Не исключено, что Жора шел в самый эпицентр лесного пожара.
Повинуясь инстинкту, он решил резко изменить курс, больше не ориентируясь на реку. В какой-то момент у него мелькнула мысль, что именно так чувствуют себя люди, попавшие в окружение, потерявшие ориентацию в пространстве и не понимающие, куда двигаться дальше.
Ускорение шага отозвалось ноющей болью в спине, а дышать стало еще труднее. Пеликанов стал думать о том, чтобы навсегда избавиться от рюкзака, взяв с собой только один топор. Его так и подмывало сбросить с себя тяжелую ношу и побежать, все равно куда, отмахиваясь топором от преграждающих путь и лезущих в глаза веток.
Потом ему стали попадаться на пути беспричинно горящие деревья. Это напоминало начало странной эпидемии, точечно выхватывающей из толпы и поражающей огнем отдельные древесные особи. Деревья, на которые падал жребий, сгорали с безмолвным стоическим мужеством, распространяя вокруг дрожащее зеркальное марево. Они быстро превращались в обугленные огарки, похожие на иглы, торчащие из спины гигантского мертвого ежа.
Запрокидывая голову, Жора пытался угадать, что творится в небе, но видел только изредка проглядывающее через густую дымную пелену зачумленное солнце. Он попробовал вложить пальцы в рот и засвистеть, но у него ничего не получилось. Марлевая повязка стала бесполезной, скомкав ее, Жора отшвырнул ее в кусты.
После того как он перестал бороться со смертью, внезапно пошел дождь. Ударами крупных дождевых капель дымовую завесу сначала прибило к земле, а потом развеяло. Еще недавно горящие деревья задымили, как брошенные на остановке окурки. Пеликанов стоял, прислонившись плечом к сосне, и слизывал с губ текущую по щекам воду.
С вершины холма открывался вид на колосящееся ржаное поле. Даже ему, выросшему в городе и ориентирующемуся в сезонных сельхозработах исключительно по «Временам года» Чайковского, было понятно, что в этой картине сквозило что-то совершенно неестественное. В октябре, да еще в широтах Русского Севера такого просто не могло быть. Спелые густозасаженные колосья светились селекционным здоровьем, мягко волновались на ветру и манили в свои объятья. Но больше всего Жору озадачил не сам вид ржаного поля, а то, что из него следовало. Где-то поблизости должны были находиться люди. Много людей.
Но сколько Пеликанов ни всматривался в окрестности, он не заметил ни дорог, ни опор линий электропередачи, ни любого другого намека на присутствие человека. До горизонта, сколько было видно, простиралась лесистая равнина с почти такими же невысокими редкими холмами, над которой плыли похожие на овечьи мысли перистые облака. И все же, открывшееся пространство не казалось Пеликанову необжитым и диким. В нем не было отталкивающей безнадежности. Оно располагало к себе и даже в какой-то степени пыталось ему понравиться. Пеликанов еще раз глянул на ржаные колосья, призывно колышущиеся внизу, и решил спуститься.
