Машуня - страница 23

Машка с удивлением и щемящей грустью смотрела на это одеяло.

– И куда его? – кивнула Георгию Фёдоровичу.

– А вот, – и достал из сумки кусок блестящего коричневого дерматина, – утеплю бабе Шуре дверь этим одеялом, а поверх дерматином покрою, пробью гвоздочками с золотистыми шляпками. Красота и теплота получится.

В эту зиму баба Шура сильно сдала. Вернувшись от участкового терапевта, горестно заявила тёте Люде:

– Я туда больше ни ногой.

– Это почему? – возмутилась тётя Люда.

– Хм… на дожитие отправили.

– Это как?

– Говорят, сахар в крови нашли, – усмехнулась баба Шура, – но сказали, что в моём возрасте это тоже норма. Вот дожила: сахар в крови! Сладкая бабка… однако.

– Так у тебя колени болят.

– Говорят, напишите заявление, пусть пенсию на дом приносят. Куда вам особо ходить? – баба Шура помолчала и добавила: – Я больше всего залежаться боюсь. Не хочу быть никому в тягость.

– Баба Шура! Ну, что ты такое говоришь?

– Э… погоди, Людмила, доживёшь до моих лет – поймешь, – и, прихрамывая, направилась к себе домой. – Я ить понимаю, от старости ещё никого не вылечили, – оглянулась у порога. – Как представлю, что раскорячусь у сына с невесткой, в их двушке… а ещё внуки там же. Нет. Уж, как придётся… Что теперь?

Гулять с Тузиком теперь ходил Серёжка. Однако баба Шура держалась стоически. И даже сыну ничего про своё здоровье лишнего, как она считала, не писала.

В этот вечер Машка понесла бабе Шуре пирожки с яйцом и луком, свежие, тётя Люда только из печи вынула.

– Баба Шура? Это кто же вам такое лечение прописал? – охнула Машуня, увидев, как баба Шура приматывает к коленке капустный лист.

– Я на свою пенсию того лекарства, что мне прописали, только три пузырька купить могу. А мне колени натирать, а не в глаза закапывать!

Потом много месяцев Машуня приносила это лекарство бабе Шуре. Пока в самом деле не стало ясно, что от старости нет никакого лекарства. И тётя Люда, в тайне от бабы Шуры, написала письмо её сыну.

Осень в том году выпала долгая, тёплая. Дождик, будто специально, проливался только ночами. А днём стояла сухая солнечная погода. Рыжие листья, медленно кружась, засыпали тропинки, вилявшие между придомовыми кустами и клумбами так, как было удобно жильцам. Воздух кружил голову запахом сохнувших листьев, ароматом мокрой древесной коры с лёгкой горчинкой.

Седьмые классы в этом году учились с первой смены. Уроки заканчивались в начале второго часа. Середина рабочего дня. Тропики безлюдны. И Машке с Димкой казалось, будто они остались одни на всём белом свете. Они шли по осенним листьям и слушали их шорох под ногами, как нечто очень важное. И это было так здорово, что Машке хотелось плакать.

– Маш?! Ты чего? Маш? – Димка забежал вперёд и наклонился к её лицу. – Случилось что? – спросил вдруг охрипшим голосом.

– Дим… Дима… этого не будет больше никогда… никогда, никогда…, – она ничего не могла с собой поделать. Ну, что можно поделать, когда плачешь от счастья? – Ты запомни… Ты всё это, – она повела головой и коснулась его лица, – за… запомни, – прошептала еле слышно.

– Осень… осень будет, Маш, на будущий год… Куда она денется? – почти шептал он. Машка шагнула в сторону и прислонилась к стволу старого клёна. Она и сама не знала, откуда, но в эту минуту вдруг поняла, что никогда больше такой осени в их жизни не будет. А пока… она почувствовала на своей щеке его горячее дыхание, потом осторожное прикосновение к уголку своих губ… а потом увидела, какие синие у него глаза и рыжие конопатки на носу.