Машуня - страница 24

– Я… не забуду… Маша… нам домой пора, – подхватил её портфель, свою неизменную папку и зашагал вперёд.

Они шли рядом и молчали.

«Вот, – думал Димка, – ещё седьмой и восьмой класс, а потом я к Георгию Федоровичу на работу, а Машка… Машка пусть дальше учится. Но сначала поженимся! – Он искоса взглянул на неё: – Нос красный. Замёрзла?»

– Тебе холодно? – сунул папку подмышку, обнял её за плечи.

– Нет. Но… так хорошо…

– Нос красный…

– Я когда плачу, он у меня краснеет и… на сливу похожим становится, – оглянулась по сторонам, чтобы на всю жизнь в памяти остались жёлтые листья под ногами, синее небо над головой между обнаженными ветвями и тёплая Димкина рука на плече.

Дни не шли, а, казалось, летели. Серёжка пошел в первый класс. Как-то они всем семейством оббегали полрайона в его поиске, а нашли на задворках школы. Там Серёжка и ещё тройка таких же отважных «индейцев» курили у костра «трубку мира» в виде папиросы «Беломор», которую один из этих «индейцев» украл у отца. А поскольку седьмые и первые классы учились в одну смену, то после этого случая Машуне велено было забирать «братца кролика» домой, а ему- дожидаться окончания Машкиных уроков в спортзале. А чтобы учитель физкультуры не выгонял Серёжку, Георгий Фёдорович заменил некоторые сгнившие доски в полу спортзала. Постепенно Серёжка прибился к спортивной секции и гонял футбол не хуже старших ребят, так что ещё и Машуне приходилось его ждать с тренировки.

Димка всё свободное от школьных занятий время проводил в автосервисе с Георгием Фёдоровичем либо в его придомовой мастерской.

В этот вечер Георгий Фёдорович вернулся с работы вместе с Димкой.

– Маш… тут такое дело… мне Георгий Фёдорович зарплату… выдал.

– Так заработал. Честно и добросовестно. В технике чутьё имеет! – похвалил обычно немногословный Георгий Фёдорович.

– Вот, матери поддержка! – похвалила тётя Люда.

– Тут… – явно не знал, как высказать свою сокровенную мысль Димка, – в общем, можно я буду… – посмотрел на Машку, явно начинающую подозревать, что хочет сказать Димка и потому покрасневшую до корней волос, – копить деньги у вас. Это… – теперь покраснел и Димка. Тётя Люда села на табурет, вытерев подолом платья вдруг вспотевший лоб, – Машке на свадебное платье.

– Э… э… м… – переводил взгляд с Машки на Димку Георгий Фёдорович.

– Ну я через год на работу, Машуне ещё девятый и десятый заканчивать. А там я в армию. А в армии денег не платят. Тут у соседей свадьба была, а потом такой скандал… Оказалось, кто-то по пьяни наступил на подол невесты и чуток оторвал. А платье это оказывается бешеных денег стоит. Ну вот… пусть пока копятся.

– А ты у Машуни -то спросил? Ну насчёт свадьбы… – выдохнула полной грудью тётя Люда.

– Так… рано пока, – развёл руки в стороны Димка.

– А что не дома? Матери приятно, сын вырос хорошим человеком! – заключил Георгий Фёдорович.

– Так если у них «трубы гореть» начнут, любую заначку отыщут, – объяснил ситуацию Димка.

– Пьют? – как бы между делом спросила тётя Люда.

– Не так, чтобы очень, но бывает. А если уж заусит… Так что у вас мне спокойнее.

– Давайте за стол, ужинать. Мужики – мыть руки, – скомандовала тётя Люда.

– Я… домой, – направился к дверям Димка.

– Чего вдруг? Уху Машуня варила. Садись! – улыбалась тётя Люда.

А весной, в самом начале мая, весь дом и двор, в котором жила Машка, гудел в предпраздничной суете, кто-то по привычке Первомай отмечал, а все вместе – День Победы. Обычно мужики сколачивали напротив стаек столы из досок, а вдоль них – лавки. Женщины готовили, у кого что кошелёк позволял, и накрывали столы. И не было такой семьи, в которой бы кто-нибудь да не погиб за Победу. Поэтому среди угощений стояли гранёные стаканы, на четверть наполненные водкой, накрытые ломтиком почему-то непременно чёрного хлеба.