Елена относилась к такой, к сожалению, многочисленной категории современных девушек, которые считают, что женщина есть то, что на ней одето. И вот этой мелочной убогой глянцевой философии она посвящала всю себя. Она постоянно покупала и читала, словно «Отче наш», все основные глянцевые журналы, входящие, как она выражалась, в топ-лист мира высокой моды. Это была единственная «литература», которой она зачитывалась. И, находясь под полным влиянием этой макулатуры, как любил выражаться Егор, что страшным образом бесило Елену, всегда покупала себе только дорогую одежду, от самых известных иностранных дизайнеров. Причем слово «иностранных» являлось для нее ключевым. Елена даже слышать не хотела об одежде, сделанной в России. Она совершенно искренне считала, что, например, юбку или блузку, или тем более костюм «у нас», это словосочетание она произносила с особым презрением, сделать совершенно невозможно. И это была окончательная позиция убежденного человека, не принимавшего и даже не желавшего слушать какие-либо аргументы. При этом Егор неоднократно замечал, как в разговоре со своими подругами, когда они совместно проводили время где-нибудь в ночном клубе, она могла, увидев новые туфли подруги по институту, сделать ей искренний комплимент и сказать, например: «Светочка, какие у тебя потрясные туфли! Дорогие, наверное?» – но, узнав о том, что эти туфли куплены в «обычном» магазине и стоят всего пятьсот рублей, она тут же, просто мгновенно, теряла к ним всякий интерес, считая себя даже немного уязвленной тем, что она могла принять за хорошую вещь такую «дрянь». После того как подобные случаи повторились несколько раз, Егор понял, что Елена оценивает вещи не по их реальному качеству и даже не по красоте этих вещей, но исключительно по этикетке. Если на этикетке написано известное имя, и вещь стоит дорого или очень дорого, то значит, эта вещь хорошая, и поэтому ее обязательно надо купить. Благо, что отец Елены был достаточно обеспеченным человеком, он пристроил ее на платное отделение института, где она, к слову сказать, появлялась крайне нерегулярно, и полностью обеспечивал все ее потребности в деньгах. Родители Елены разошлись, когда ей исполнилось двенадцать лет, и с тех самых пор ее растил отец, который не в состоянии был уделять воспитанию дочери слишком много времени и поэтому старался компенсировать это деньгами. Все свободное время Елена проводила вместе с воспитательницей, нанятой папой для воспитания дочери, и имела возможность общаться с папой по вечерам либо на выходных. Возможно, именно поэтому Елена считала, что основное предназначение мужчины – это снабжение ее денежными средствами, поэтому она рассматривала своего будущего мужа исключительно с этих меркантильных позиций. Единственным мужским качеством, действительно ею ценимым, являлась обеспеченность. Все остальное не имело для нее совершенно никакого значения. Однажды, когда Егор начал говорить с ней о возможном рождении в ближайшем будущем совместных детей, она возмутилась, фыркнула и сказала, что не собирается быть домохозяйкой в свои двадцать четыре года и что в ближайшем будущем, пока она молода и красива, она планирует жить для себя. И она жила для себя: часами общаясь с подружками по телефону, пропадая в ночных клубах, покупая тонны дорогих вещей, скупая все новые коллекции косметики, сумочек, глянцевых журналов, блестящих колечек, аксессуаров и прочей мишуры. Елена запросто могла провести перед зеркалом добрую половину дня, а потом выйти на середину комнаты и, похлопав красивыми глазками, ласково спросить: «Милый, а я тебе, правда, нравлюсь?»
