Нет. Не вяжется. Если Александр изначально не хотел детей, то не стал бы уделять Манюне внимание. Но люди способны менять мировоззрение на те или иные вещи, например на отцовство, и однажды Александр проснулся в своей постели с твердой мыслью, что ему жизненно необходим наследник или наследница.
Я нервно заламываю пальцы. До хруста.
Бросаю затяжной взгляд в сторону оранжереи.
Что, если дедуля помог мне и Машке неспроста, и наш переезд сюда ― часть тщательно спланированной господином Каррасом стратегии?
Не хочу в это верить…
И все же пазл складывается неидеальный. Остаются пробелы.
Отбросив стыд и совесть, я как можно тише подкрадываюсь к пристройке ― как раз за тем, чтобы устранить пустоты. Возможно, сейчас Александр и дедушка Гривас говорят о Маше? Или у меня развилась на этой почве паранойя. Вероятнее, последнее.
Замираю у приоткрытой стеклянной двери в оранжерею и заостряю слух на звуке их голосов.
― …Ты играешь с огнем, мальчик мой, ― вздыхая, снисходительно приговаривает Кирьян.
― Ничего другого мне не остается. И… я достаточно бездействовал, так что пламя, из каких бы недр ада оно не произрастало, меня не пугает.
― Оставь эту затею, пока не пересек точку невозврата. Тебе не победить.
Александр напряженно смеется.
― На чьей ты стороне, скажи мне? На моей, или…
― Я не выбирал сторону, ― непреклонен старик. ― И не собираюсь выбирать. Я лишь желаю тебе душевного покоя…
― Покоя? ― господин Каррас с шипением втягивает воздух. ― Его мне не достичь даже во снах. Я не нуждаюсь в успокоении. Я жажду мести.
― Это погубит тебя, сынок… ― с болью в голосе произносит Кирьян.
― Я уже уничтожен, разве ты не видишь?
Я делаю вдох. Сладкий карамельный аромат олеандра щекочет ноздри и… я издаю громкий чих.
Голоса стихают.
Атмосфера мгновенно накаляется мучительным тревожным оцепенением.
К счастью, за бешеной пульсацией в ушах мне удается расслышать приближающиеся широкие шаги. Рефлексы срабатывает как никогда вовремя, завладевая моим телом и толкая его прочь от оранжереи.
***
Взглядами мамочки, ждущие своих чад на парковочной территории школы, шлифуют по мне, будто наждачками. Еще бы. Я притопала сюда на своих двух, в то время как они изучают маникюр у своих дорогущих машин, наверно задаваясь мыслью, что я забыла в их элитной среде. А я бежала впопыхах, если быть точнее, и на ходу уминала обеденный перекус в виде наспех слепленного бутерброда с помидором и сливочным сыром. Топчусь на месте уже… сколько? Минут пять, и лишь сейчас замечаю, что рубашка съехала немного в бок, а еще я заляпала чем-то любимые джинсы.
Торопливо отряхиваюсь, переделываю высокий хвост и уговариваю себя не принимать близко к сердцу брезгливое любопытство со стороны представительниц местной фауны, с ног до головы облаченных в дизайнерские вещи. От них веет высокомерным холодком и чопорностью, безусловно. Плевать, что они думают о моем несоответствующем их социальном статусе, главное, чтобы это не отражалось на Машкиной школьной жизни.
А вот и она. Идет вприпрыжку с высокой тощей девочкой, такой же светловолосой, но сдержанной в проявлении эмоций. Вика едва улыбается и смотрит на мою Манюню с добрым интересом. Мальчишки-близнецы плетутся чуть позади, тыкая в небо пальцами на пролетающий самолет.
Детишки прощаются друг с другом, разбредаются в стороны, садятся в родительские иномарки и уезжают. Я забираю у Маши портфель, беру ее за руку и слушаю, как прошел дочкин день в школе. Будь у меня выбор: поехать через поселок на одной из таких машин, или пройтись пешком, я бы предпочла второе. Окрестности здесь очень красивые, ухоженные улицы, живописные парки, да и солнечная погода располагает к себе. Прогулка и увлеченный рассказ дочки о том, чем она занималась сегодня на уроке физкультуры, эффективно отвлекает от событий минувшего вечера.
