Тесса Уилкинс лежала в шезлонге у самого края террасы. На ней было черное бикини, соломенная шляпа и солнцезащитные очки. Из стоявшего рядом транзистора изливалось нечто вроде рока пятидесятых.
Томми присел на колени в пятнадцати метрах от нее. Он мог часами сидеть вот так и просто любоваться ею.
В окне кухни промелькнула миссис Уилкинс, вся в разноцветных бигуди. Она была его учительницей, когда он еще учился в школе в Лобо. Он ненавидел ее всеми фибрами души.
Тесса отпила фруктового сока. Томми показалось, что он уловил запах крема для загара, который она втерла в чуть тронутую солнцем кожу.
Он мог бы подкрасться к ней сзади так, что она бы его не заметила. И просто шарахнуть по голове. Она весила, должно быть, не больше шестидесяти кило. И он легко донес бы ее до сарая.
И тогда она принадлежала бы ему.
Он увидел ее впервые в бакалейной лавке Холмса полгода назад – в тот день она заглянула туда с подружкой за печеньем и содовой, и исходивший от нее особый аромат вдруг произвел на него эффект удара молнии, вспоровшей ночную мглу. Томми затаился в подсобке и сидел там, пока мистер Холмс не окликнул его, чтобы он встал вместе с ним за прилавок. Она тогда посмотрела на Томми с удивлением и улыбнулась. Так ему еще не улыбалась ни одна девчонка.
Через неделю он случайно повстречал ее на улице – она была совсем одна и разговаривала по мобильнику, прижав его к уху. Ее мать Томми узнал сразу: она подъехала за ней на машине к зданию муниципалитета, и он направился вслед за ними на мотороллере, стараясь, чтобы они его не заметили. В тот день он целый час следил за их домом, пытаясь узнать, где ее комната.
На другой день вечером он приехал снова, взобрался на высокую яблоню и стал наблюдать за ней – окно было открыто. Томми просидел так до тех пор, пока она не погасила свет.
Ее глаза, до краев полные другого, неведомого света, на мгновение вспыхнули во тьме, точно лампочки.
Как-то раз, днем, когда в доме не было ни души, он прокрался туда через дверь в кухню и быстро поднялся в комнату Тессы, волнуясь так, будто ступал по плитам некоего святилища. Он обшарил все ящики в ее шкафах, перечитал письма, которые она оставила на письменном столе, затем разлегся на ее постели и стал глубоко вдыхать воздух, которым она дышала каждый день. Перевозбудившись не на шутку, он даже начал прикидывать, а не дождаться ли, когда она вернется; надо было придумать что-нибудь такое, чтобы больше никогда не покидать этот дом и остаться с ней навсегда. Вот бы превратиться в воздух, чтобы она дышала им, наполняя свои легкие, и таким образом сохранить ей жизнь.
Перед уходом он украл фотографию Тессы в купальнике и сунул себе в бумажник. А потом часами водил кончиком языка по ее изображению.
Он собирался как-нибудь вернуться и украсть другие фотографии.
И ее, главное – ее.
И тогда он ощутит кончиком языка ее живую кожу.
К Тессе подошла мать с фарфоровой тарелкой в руке. Томми прислушался, но их слов не расслышал. Потом миссис Уилкинс принужденно усмехнулась и направилась обратно в кухню, тихо напевая.
Тесса съела что-то похожее на кусок торта, поставила тарелку на землю. И принялась бегло просматривать иллюстрированный журнал, шелестя страницами.
Сзади подъехал синий «Форд» и остановился у крытого входа. Это был тот самый кретин – Элиас Барнс. Пожаловал к Тессе.
Томми растянулся на животе в зарослях кукурузы, испугавшись, как бы его не заметили.
