Лиза беззаботно и ласково улыбалась зрителям, – и те улыбались ей в ответ. Объятая голубым шелковым пламенем девушка летала по сцене – и как от вертящегося фейерверка разлетались от голубого платья зажигательные искры. Казалось, что невидимые нервные нити протянулись в зал от тонких ручек танцовщицы. Даже музыканты заиграли вдруг веселее, и еще более нежным и таинственным светом просияли софиты, и растроганно замигала разноцветная рампа…
Барышня жаждала успеха, ей явно хотелось быть первой. Внимание столь многих глаз взбадривало самолюбие юной танцовщицы, и то внезапное озарение, к которому стремятся все без исключения артисты, что называют они «поймать кураж», в полной мере снизошло сейчас на маленькую Кшесинскую. Зрители гораздо громче и дольше чем остальным аплодировали обаятельной голубой танцовщице, а видимый успех добавлял ее веселым глазам дрожащего радостного блеска.
– «Что ж, – вы и сами видите как я хороша! и ничего другого вам не останется, как полюбить меня! – барышня словно гипнотизировала публику. – Я лучшая, я первая, – и все сравнения будут в мою пользу! я одна соберу все ваши аплодисменты! Вы запомните меня, – даже не сомневайтесь».
В эту минуту многие из сидящих в маленьком зале подумали, что девочку в голубом ждет блестящее балетное будущее. Можно было бы упрекнуть ее в самолюбовании – если бы ею не любовались все. На одном дыхании управилась юная танцовщица с конечной вариацией, взмахнула ножкой, – и финальный реверанс стал последней торжествующей точкой в ее выступлении. Лучезарная улыбка и кокетливый взмах ресниц, направленных с намеренным лукавством на кончик собственного носа, довершили ее успех.
– «Позвольте, это которая же Кшесинская? уж не самая ли маленькая? – вполголоса, как бы припоминая, рассеянно проговорил император. – Неужто та самая девчушка, которую Феликс за ручку все таскал по театру?.. – царь усмехнулся. – Подумайте, – она уж и артистка! Молодец!.. хоть сейчас на большую сцену. Похоже, младшенькая и есть, – император, прикидывая, прищурил глаз, – сестра ее кажется уж лет пять как танцует? или дольше?»
В эту минуту партнер вывел Кшесинскую на сцену – кланяться. Оставаясь несколько сзади, он указывал величавым жестом на партнершу, словно приглашал зрителей по достоинству оценить ее успех.
Государыня, склонившись виском к мужу, слушала с рассеянным ласковым вниманием. Согласно кивая красивым профилем, она смотрела на сцену и аплодировала вместе с остальной публикой. Радужные искры разлетелись от сверкающих перстней точно крошечные цветные бабочки.
– «Ах, я не очень-то знаю, mon cher! Это уж ты, мой друг, разбираешься в таких тонкостях, всех помнишь», – ласково усмехаясь, моргая в профиль загнутой ресницей, проговорила императрица.
– «Но право же хороша малышка Кшесинская, – царь скрестил на груди руки, – нет, вы только посмотрите на нее. Мало того, что прехорошенькая, – так еще и на носке вон как твердо крутится… упорная барышня. В отца пошла, – чувствуется шляхетская порода. Натура она как ни крути, все одно скажется, и никуда ты от нее не денешься», – император засмеялся и вновь с одобрением взглянул на миленькую Матильду.
Округлив тонкие ручки, развернув в стороны носки атласных туфелек, та убегала за кулисы; обернувшись, барышня послала зрителям притворно-обольстительную, то есть вполне профессиональную улыбку, открывшую ее белые ровные зубки. И вновь, точно стеклянные, блеснули в ярком свете софитов зеленоватые веселые глаза.
