– «По-моему, я смогла! – бурно и часто дыша, маленькая Кшесинская все с тою же лучезарной улыбкой стояла за кулисами. Подбоченясь, опустив глаза в пол, она старалась выровнять дыхание и одновременно прислушивалась к аплодисментам. – Все я сделала правильно, ни разу не ошиблась… и, кажется, точно всех победила! Никому так много не аплодировали, как нам с Колей». – Девушка улыбалась, молчаливо торжествуя свой успех. Тыльной стороной ладони она стерла пот со лба, пальчиками промокнула подведенные брови и оглянулась на партнера. Аплодисменты все еще звучали, – и классная дама энергично махала рукой из противоположных кулис, требуя повторного выхода на поклон. Взяв партнершу за руку, Коля потянул ее за собой. Маленькая Кшесинская пригладила мокрую челку и слегка запнувшись, пружиня на высоких полупальчиках, пошла на сцену. Она обвела глазами маленький зальчик, широко раскрыла округленные тонкие ручки, глубоко вздохнула – и лишь после этого присела в широком реверансе.
– Ну, а тебе-то как, Ники, – понравилась ли Кшесинская молодая?»
Император повернулся к сидевшему рядом сыну. Тот в очередной раз со скучающим видом оглядывал плафон с летящими гениями, фигурные розетки и большую круглую люстру.
Цесаревич Николай Александрович (в семье его любовно и коротко звали Ники) был стройным, чуть выше среднего роста молодым человеком. Большие широко расставленные глаза, прямой нос, хорошо очерченная линия юношеских губ (над которыми совсем недавно он взялся отращивать модные маленькие усики), – на красивом лице наследника не усматривалось изъянов. Все черты, гармонично соединяясь, складывались в единое выражение безмятежного и спокойного простодушия. Молодой цесаревич олицетворял собою здоровье, румяную свежесть добропорядочность, – неудивительно, что к его персоне постоянно было приковано внимание всех барышень и молодых дам.
Услышав вопрос отца, Николай Александрович перевел взгляд на сцену, мимолетно улыбнулся, – и от этой случайной улыбки как-то враз потеплели и оживились его холодноватые светлые глаза; (не просто большие, – но какие-то настежь распахнутые; и не просто светлые, серые или голубые, – но бирюзово-синие, с оттенком индиго, с тем необъяснимым лазурным отсветом, какой морская волна являет на своем прозрачном, пронизанном солнцем гребне). Такие глаза редко увидишь на русских лицах, – и не случайно едва ли не все собеседники цесаревича Николая Александровича в первую очередь отмечали необычную красоту его глаз. И все без исключения подпадали под очарование вроде бы откровенно доверчивого, – но при этом странно многозначного и неопределенного взгляда. И еще одним притягательным свойством обладали глаза наследника: они умели смеяться на совершенно серьезном лице, когда губы даже не намеревались улыбнуться.
– «Ах, Никочка, постой, погоди! Встань-ка, встань опять вот так – против света! (На днях посреди голубой гостиной его остановила, удержав за руку, сестра Ксения). – Я только теперь заметила, как чудно твои глаза гармонируют обстановкой залы! И вообще… у тебя очень красивые глаза, – она за руку подвела его к высокому зеркалу. – Смотри, как дивно сочетаются они с цветом стен! Твои глаза… бросаются в глаза! – засмеявшись своему неожиданному каламбуру, она охватила ладонями виски брата и близко вгляделась в его лицо. – Твои глаза прозрачны как слеза!» – Николай Александрович, не противясь ласковым манипуляциям сестры, состроил, однако, ужасную гримасу: дивные глаза он сощурил до китайских щелочек, отчаянно сморщил нос, а красивое лицо скривил так, что оно казалось состоящим из двух разных половин. Брат и сестра столкнулись носами и засмеялись, одновременно взглянув в висящее в простенке большое зеркало.
