Ей не хотелось, чтобы он уходил.
Наследник, рассеянно кивнув, проводил глазами стайку пробегавших выпускниц, – потом вновь взглянул на свою взволнованную визави.
– «Стало быть, совсем скоро я увижу вас на сцене Императорского театра? Ведь вы теперь профессиональная артистка? Буквально с сегодняшнего дня, не так ли?»
– «Да!.. Предполагаю, что стану ею, хотя… пока что я не принята в труппу Императорского театра».
– «Я уверен, что это вопрос решенный. Слишком очевидный успех имели вы сегодня – не только у публики, но и у Государя. Это удается не каждому… не каждой, – быстро поправился он и засмеялся. – И думаю, такой же успех будет сопутствовать вам на профессиональной сцене. Я конечно не прорицатель… – наклонив лицо, он быстро провел пальцами по лбу (и в точности такой жест делал император в минуты раздумья), но беру на себя смелость предсказать вам самую счастливую артистическую будущность. Увидите, – непременно станете знамениты».
Она стояла перед ним с пылающими щеками, с горящими глазами, нервно теребя юбку. Под яркой лампой сиял вокруг румяного лица ореол распушившихся, развившихся волос. По-детски крупными передними зубами она закусила пунцовую нижнюю губу, присела в немом реверансе и остановила на цесаревиче смелый красноречивый взгляд.
Николай Александрович, по-военному уронив голову, почти холодно ей улыбнулся и быстро пошел к выходу.
Дома Матильду ждали триумфальная встреча и обещанный торжественный ужин. Накрытый стол сверкал серебром и хрусталем: Феликс Иванович знал толк в хорошей еде и любил устраивать домашние праздники. Все значительные события в семье непременно отмечались торжественным застольем. Вот и теперь в серебряном ведре ждала своего часа погруженная в шуршащий наколотый лед белогорлая бутылка шампанского, – отец, обернув горлышко крахмальной салфеткой, самолично взялся ее откупорить.
– «Хочу поднять бокал в честь окончания любимой дочерью курса обучения», – Феликс Иванович, подмигнув, выкручивал пробку. Сестра Юля зажмурилась, засмеялась и ладонями зажала уши. Пробка, хлопнув, отскочила и ударилась в стену. Пили шампанское, кричали «ура» в честь триумфа Матильды. Сама виновница была вполне счастлива. Она так переволновалась и проголодалась, что с готовностью складывала к себе на тарелку все, что ей ни предлагали.
Домашние слушали, требуя от нее все новых подробностей. Родители изумлялись, ахали и переспрашивали: как, – неужели сам Государь изволил столь благосклонно отметить дебют их дочери? Ее, Матильду, одну среди всех, выделил император, именно ей пожелав прославить русский балет? Все искренне радовались и объясняли неожиданную царскую милость уважением к их заслуженному семейству. Новоиспеченную выпускницу, будущую артистку императорского балета, поздравляли словно именинницу. Уже не в первый раз она рассказывала, как Государь подал ей руку и как потом они шествовали вдвоем на глазах у всех… и как царь усадил ее рядом с собою…
Мать расспрашивала во что была одета Государыня, каков был покрой ее туалета, и какие на ней были украшения. Феликс Иванович, вконец растрогавшись, прослезился, заключил дочь в объятия и требовал высоко нести знамя балетной династии артистов Кшесинских…
Вообще, Малечка заметила, что домашние изрядно потускнели и даже как-то сникли, – словно бы утратили былое значение в сравнении с теми блестящими персонами, которых довелось повидать ей сегодня так близко.
