– «Ты как спящая красавица – невозможно разбудить. Хочу сказать что-то важное. Да проснись, наконец! ну, Юля!»
Сестра вздохнула, зажмурилась. Судорожно зевая, подтянула сползшее на пол одеяло, прикрыла глаза тыльной стороной ладони. Из-под двери тянуло смолистым дымком горящей лучины – прислуга уже растапливала печи.
– «И вот для чего в такую рань меня бу-удишь? – не открывая глаз, капризным голосом протянула сестра, – что опять случилось? Ну говори уж теперь», – после сна голос у нее был слегка хрипловатым.
– «Хотела посоветоваться… кое-что рассказать о вчерашнем вечере».
Сестра потянулась, приоткрыла глаз.
– «Да я уж все знаю. Государь отрекомендовал тебя надеждой русского балета, ты пила чай с наследником. Может быть, тебя назначили прима-балериной?»
– «Ну, конечно, Юля! я сама еще толком не разобралась, зато ты уже все разложила по полочкам и даже шпильку успела вставить! Что за манера опережать события и вообще перебивать человека, не выслушав до конца! Нет уж, спи! спи себе, пожалуйста, дальше!
Ей не хотелось снижать градус своего блаженного настроя, пикируясь со старшей сестрой, особой язвительной, к тому же склонной к постоянной иронии. Как раз сейчас ирония была неуместна. – Потом, позже как-нибудь тебе расскажу. Теперь я уезжаю в училище – значит, вечером… да, возможно, вечером, – сдавленным голосом говорила Матильда, ногой пытаясь нашарить затерявшуюся под кроватью туфлю, – но только учти: все должно остаться между нами. Это тайна, понимаешь? Никто. Ничего. Не должен. Знать».
Сестра зевнула и бесцветным затухающим голосом пробормотала:
– «Нет, ну как же, прямо сейчас пойду и всем все расскажу. Ты думаешь, твои секреты кому-то интересны? Вообще, Малька, в следующий раз подожди, пока проснусь. А сейчас иди с Богом – дай доспать».
Голая рука, взмахнув, безвольно упала и вытянулась поверх одеяла. И опять было все неподвижно и тихо в сонной комнате, – лишь зыбкие тени веток беззвучно колебались на белом кафеле. Стоило легкому облачку набежать на солнце, как тени таяли, картинка исчезала…
Зевнув, Матильда встала перед зеркалом, намотала на палец прядь волос, легонько подергала. Набрала полный рот шпилек и, сморщив нос, с заинтересованной улыбкой осмотрела свое заспанное лицо. Склонив набок голову, задумчиво расчесала гребнем вчерашние развившиеся спирали. Ежедневным привычным движением закрутила волосы в высокий тугой узел, наощупь утыкала шпильками. Нажав на педаль умывальника, поплескала в лицо водой, близко придвинулась к зеркалу. Раскрыв глаза, пристально вгляделась. Серебристые капли стекали по румяным щекам, ресницы мокро слипались, сонные, чуть припухшие глаза сияли.
– «Хм… – она раздвинула веки пальчиками и тихонько засмеялась, – давай уже просыпайся!.. А в общем, ничего себе – вполне свежа и можно даже сказать, красива». – Намочив ладонь, она сильно пригладила кудрявившиеся виски. Глядя в зеркало, оскалилась, полюбовалась белыми зубами, покусала розовые губы; вытерлась вафельным полотенцем и в раздумье встала посреди комнаты.
И вдруг словно спохватившись, заторопилась. Вытянула из шкафа первое попавшееся платье, зажмурилась и с поднятыми вверх руками, путаясь в рукавах, оберегая причесанную голову, вползла в узкий лиф. Зевая, застегнула частые мелкие пуговки, одернула юбку, перекрутилась перед зеркалом, сняла с плеча приставший волос. Балансируя, напевая себе под нос (навязчивая мелодия из вчерашнего па-де-де все еще неотступно звучала в голове), на цыпочках пошла к двери. В утренней тишине дверные петли заскрипели особенно пронзительно; она втянула голову в плечи, опасливо оглянулась на спящую сестру. Затаив дыхание, застыла на полдороге; сестра невнятно и быстро что-то пробормотала – и тут же затихла, вновь задышала ровно.
