И все таки будущее царствование нависало над его беззаботной и относительно свободной жизнью… и это было что-то вроде нависающей глыбы, которая неизбежно когда-нибудь обрушится.
Родители частенько напоминали старшему сыну о его предназначении – и он изо всех сил старался соответствовать (хотя с большим трудом представлял себя выслушивающим, например, доклады пожилых министров). Он пытался и не мог вообразить во главе с собою заседание Государственного Совета, сплошь состоявшего из надменных старцев, разодетых в обильно расшитые золотом мундиры. (Государь Александр Александрович всегда чрезвычайно серьезно относился к таким заседаниям – и к каждому готовился долго и тщательно). Ники казалось, что он вечно будет тушеваться перед этими старыми важными сановниками, пугавшими своей тяжеловесностью; и он понятия не имел, о чем станет говорить с ними.
Также опасался он многочисленных упрямых родственников, с которыми нельзя было спорить, нельзя было портить отношений – напротив, каждому из них надобно было угодить, выказав особое уважение.
Вообще, совестливость, сдержанность, чистота помыслов и намерений – все это было вполне присуще наследнику Николаю Александровичу. Он воспитывался как царевич, как русский принц – а ведь известно, что русские любят смешивать идеал с действительностью. Именно русские родители с достойными лучшего применения азартом и педантичностью пытаются сотворить из своих детей сияющий идеал. И совсем уж по-русски, то есть, простодушно путая абстрактный идеал с собственными устремлениями, пытается соответствовать указанному образцу сам воспитуемый – покладистый русский мальчик, что называется, «из хорошей семьи». Вообще, наследник Ники получил достаточно блестящее и обширное образование. Воспитание же его было по большой степени спартанским: то есть, намеренно простым, побуждающим к телесной и чувственной скромности, – и это последнее входило порой в ощутимое противоречие с широтой помыслов и свободой взглядов.
Была у наследника и своя душевная тайна, своя idee fixe. Едва ли не с детства (точнее, с шестнадцати лет) Николай Александрович постоянным, возвышенным и странно глубоким чувством привязан был к иностранной принцессе – единственной в мире девушке, достойной его любви. И если пытался он вообразить себя будущим российским императором, то рядом всегда была она – высокая, стройная, в длинном серебристом наряде… с вдумчивым и слегка печальным взглядом – именно такой виделась ему будущая жена, императрица. И всегда это была она: чуть холодноватая, до надменности застенчивая (и в этом неизменно похожая на него самого) Дармштадтская принцесса Алиса. Белокурая, нежная, с большими серыми глазами, с черточками прямых бровей, Алиса Гессенская была внучкой английской королевы Виктории; для наследника же Ники она всегда была Аликс. – Моя милая Аликс…
Впервые принцесса приехала в Петербург с отцом в возрасте двенадцати лет.
Когда их представили друг другу, Ники показалось, что он знал ее всегда. Вечером принцессу увели спать, – и он никак не мог дождаться утра, настолько неодолимым было желание поскорее увидать ее вновь.
Эта девочка вызывала у него внутренний тихий восторг, – он, что называется, глаз от нее не мог отвести. Ему нравилось болтать с Аликс, смеяться вместе с ней над «разными глупостями» (так она говорила), нравилось наблюдать ее грациозные детские ужимочки, и обаятельные гримаски.
