– Чтобы с курса не сбился, – сказал заскучавший Помазун, с отвращением относившийся ко всяким политическим спорам, когда и так, по его мнению, все было совершенно ясно.
Кругом расстилались поля, зыбко колебался воздух над недавно распаханным чернопарьем, темневшим вдалеке, близ кургана, похожего на отдыхающего в тени двугорбого верблюда.
Равнина требовала технику. Одними руками, пусть даже такими, как у Машеньки Татарченко, здесь не управиться. Это все равно что вручную крутить коленчатый вал корабля. Почему Машенька должна руками перетирать навоз, ведрами разносить его по загону и, почти не разгибая спины, вырывать сорняки, обрезать свеклу?
– Так вот, Хорьков, я против бурлаков, – Петр говорил душевно, чтобы не обидеть. – Может быть, меня на флоте механизацией избаловали, не знаю… а против. Навалили мы на крестьянскую женщину сто пудов, а сами вот так, как Помазун, ходим сбоку да около с ременной плеточкой.
– Ну, ну, морская душа! Отвык ты от реальной действительности, – возразил ему Помазун. – Плетка – символ казачьего духа. Еще бы черкеску, кинжал, башлык на спину… Поехали-ка, всего внутреннего положения все равно не обговоришь.
– Езжайте, раз дело есть. Только у меня последний вопрос к Петру. Конец-то где?
– А может, не конец, а только начало. – Петр аккуратно расправил полость на линейке.
– Скрытный товарищ. – Хорьков пожал плечами.
– Он нас сегодня торпедирует. – Помазун разобрал вожжи. – Выучили его морским атакам на нашу голову.
Хорьков надвинул на лоб шапку.
– А за своих девчат я не волнуюсь. Наши птахи надежней всяких механизмов.
Подошла Машенька, будто невзначай толкнула Петра и шепнула:
– С Марусей обязательно повстречайтесь. Ждет она…
Так вот где для него главное! А иначе почему так вздрогнуло сердце?
Над свекловичным полем держался особый запах растревоженной земли и привядшей сочной ботвы. Девчата завели песню. Сверкали резаки в их руках.
Все дальше и дальше эти звездочки. Наконец и они погасли вместе с песней, завезенной сюда еще прадедами с «матери-земли» Украины.
Под мягкий перестук колес линейки болтал Помазун:
– Трудно нынче нашему брату стоять у руководства, Петя. Образования не хватает. Видел звено Машкино? Почти все с семилетним, а то и больше. Помню, приехал я к ним и принялся развлекать пустыми побрехеньками, а они как ошарашили меня лекцией про какое-то давнее там армянское царство! А потом дали палочку и говорят: «Извлеки квадратный корень…» Ты слыхал? Квадратный корень!
– Слыхал, конечно. Продолжай.
– Дают, значит, мне палочку и на землю указывают… Я, брат, давай ковырять наш кубанский чернозем лозиной, а он жирный, как масло. Девки верещат надо мной, будто скворчата. Тогда я бросил лозинку: «Что вы придумали, дерзкое племя? Какой тут квадратный корень может быть?» – «Просим, просим! Извлеки!» Я тогда им в ответ на басовой мужской струне: «Раз он тут закопан, дайте лопату, вот тогда я лопатой хоть на пять штыков пройду, хоть до траншейного профиля, и любой корень извлеку! Только, говорю им, вы меня не разыгрывайте, нету на свете квадратного корня». Заливаются они: «А какой корень есть?» Я отвечаю, как и положено: «Всегда, девчата, по агрономии, корень должен быть круглый и с усиками для захвата питательных аммоналов, или, как их, атаминов…»
– Ну. ну… Уморил, Степан!.. – Петр смеялся от всей души.
– Я знаю, над чем ты регочешь, Петро… Я и сам потом над собой похихикал. Но, пойми, думал-то я о природном корне: морковка там аль бурак, вербы корень. А они-то меня про другое пытали.
