Гостинец собрал отец исходя из воспоминаний. Служил он поваром, представления о щедротах солдатского харчевания имел, слепо веруя, что прошедшие четверть века не принесли солдатской пайке изменения. Но как бы не старался батя разнообразить ассортимент, облизнулся я неполной пачкой печенья да парой шоколадных конфет родной Сормовской кондитерской фабрики.
Письма в посылке не было. Забыл родитель вложить записку, хотя в первых посланиях педантично науськивал премудростям солдатской жизни, недодумывая, что азы я изначально схватил, а набираться опыта нужно совершая свои ошибки, пускай и бездумно повторяя чужие. Житие раскрывает, следовать чужим советам накладно вдвойне – каждый должен лопухнуться самостоятельно.
Новый год в учебке, как прочие вечеринки отмечался исключительно сержантским составом. Если посылки никто не дождался, на базар, либо стихийный расклад лавок за Красноармейским шоссе вблизи ресторана Дустлик (дружба), под вечер гонял колядовать самый сметливый из сержантов. Закупка харчей к значимому событию курсантам доверялась редко, ибо доля наколядованного могла быть неосознанно сожрана ещё на месте покупки.
Когда через законное увольнение, а чаще самоволом, «золотая пятка» – так называли гонца, затаривался фруктами, лепёшками и самсой. Именитый портвешок Чашма принимался без прикрас и одобрительными овациями.
Курсантов отбивали в такие вечера сурово, воинство спало как битое. Солдаты давили массу, не мешая сержантам, но были и такие, кто отмечал в одиночку. Втихушку жуя под одеялом схваченный в столовой хлеб и засыпая в крошках. В расположении роты не шнырял даже наряд по роте – дневальных прилепляли к дверям и окнам, чтобы, не ровен час, залётный проверяльщик не похерил междусобойчик. Лишнее рыло – как нож в спину!
Главная засада выставлялась на первых этажах казарм, второстепенный рубеж прозыривал округу из окон и щелей приоткрытых дверей, третий уровень страховал очкарик на входе. Проверяющих следовало выявить нижним этажам и звонком по внутреннему телефону оповестить верхников. В случае тревог сержанты рассеивались по лёжкам как тараканы при включении света и прикидывались спящими. Деда Мороза или местного доброго дедушку Корбобо пропустили бы, изволь они пожаловать, но их отваживал срамно несдержанный кудесник ёккало-пуккало, выдавливавший из загнанного воинства гармоничный звукоряд от гамм младенческого сопения до виртуозных рулад крепкого мужицкого храпа.
Что творила новогодняя ночь в бытовках и Красных уголках, нам не дано было знать – в первом полугодии это было секретнейшей тайной. Измышляю, каждый завистливый первогодок тешился тем, что верно вволюшку оторвётся в будущем, на следующий Новый год, оставив перечёрнутым первый из двух календарей службы…
Январь предписал выездные занятия на стрельбище – огневая подготовка. Существовала директива, понимаю, разбавлять строевую на плацу огневой на полигоне.
Одним незакономерно снежным утром батальон выстроили на плацу в неполной экипировке. С ночи зарядил снегопад, взывавший воспоминания о зазимках в родных краях. Средоточие зимы, дома лютуют крещенские морозы – Самарканд любовался порошей крупными хлопьями первый раз. Было промозгло или хляби небесные пеленой над городом стояли, росы изморозью сковывало, лужицы леденели, но белых мух погода выпустила нежданно. Одного азиата из захолустного кишлака настолько поразило сравнение снежинок с «белыми мухами», что бегал по роте неделю и всё отмахивался: «Беля мюха! Беля мюха!»
