– Зачем?! – воскликнула я, не скрывая раздражения. Что за подозрительность на пустом месте?
– Дело в том, что ваши вещи нашли.
– Что?..
– Ваши вещи. Сумка и в ней оба мобильника, птица, бумажник со всем содержимым…
– То есть… Ничего не пропало?
– Ничего. Даже деньги на месте. Та примерная сумма, которую вы указали в описи.
Несколько секунд я молчала, не в силах справиться с вдруг охватившим меня отчаянием. Сумка, купленная мне братом в дорогом парижском бутике пять лет назад. Золотой кулон с крошечными сапфирами – длиннокрылая птица с синими глазками, мой талисман, подарок отца. Я не ношу украшений, поэтому он всегда лежал во внутреннем кармашке сумки. Два смартфона. Недорогих, но в отличном состоянии. Кожаный бумажник, стоивший каких-то немыслимых денег, мне подарили его несколько лет назад сотрудники администрации «Феникса». А в нем, насколько я помню, в день нападения было несколько тысячных бумажек и пять пятитысячных. Я уже неделю носила их с собой, собираясь расплатиться с женщиной, сдававшей нам квартиру исключительно за наличные.
Вот и всё. Сомнений больше нет.
Никто не пытался меня ограбить. Меня хотели убить.
***
Вечером приехал Байер и состоялось самое короткое в нашей общей истории совещание.
– Анна, я считаю, надо найти того, кто за всем этим стоит, – сказал он.
– Действуйте, – ответила я.
Потом мы пили чай – черный крепкий, с травами, заваренный Тамарой, которая в знак извинения за Котика натащила в мою кухню столько выпечки, что у меня даже мелькнула мысль продать ее в булочную напротив.
Байер, очень уважавший Тамарины пирожки, деликатно ел уже четвертый, поглядывая на другие.
– Вот тот еще возьмите, Эдгар Максимович, – предложила я, – с капустой.
– На ночь не хочется наедаться, – проговорил он, но пятый пирожок взял. А потом и шестой, с яблоками.
За чаем я наконец почувствовала, что меня отпустило. Присутствие Байера, давно знакомого, надежного, аромат свежей выпечки, терпкий вкус чая и спокойная беседа на отвлеченные темы подействовали как таблетка успокоительного. Мы обсудили новую вспышку ковида, повышение цен, а также Бобышеву – ту самую женщину, которая уже пять лет сдавала «Фениксу» свою трехкомнатную квартиру исключительно за наличные.
Бобышева – высокая, тощая, с торчащими острыми локтями и коленками, с жидкими волосами неопределенного цвета, подернутыми сединой, с неровным слоем желтой пудры на мертвенно-бледном лице и вкривь и вкось, но густо наложенными синими тенями для век, – периодически проходила курс лечения в психоневрологической клинике. Это помогало, но ненадолго. Она категорически отрицала банковские карты, компьютеры, мобильные телефоны и прочее подобное, признавая только кэш и радиоточку; носила шапочку и плащ, подбитые фольгой, темные очки в любое время дня и в любую погоду, а деньги за квартиру соглашалась брать только у меня, причем особым способом: я должна была прийти в парк в назначенное время, сесть на скамейку и положить конверт с деньгами рядом. Минут через десять ко мне молча приближалась Бобышева (а до этого момента она торчала за одним из деревьев и я ее прекрасно видела), садилась на ту же скамейку, некоторое время смотрела прямо перед собой, затем быстрым движением хватала конверт, вставала и стремительно удалялась.
Сейчас Байер предлагал передать ей оплату вместо меня («Вы еще не оправились после болезни, а меня она знает…») и я, борясь с соблазном согласиться, все-таки отказалась. Бобышева, конечно, взяла бы у него деньги, ей с ее девятью или десятью кошками без них просто не прожить, но испугалась бы сильно. Любого мужчину она воспринимала как заяц собаку – с трепетом и смертельным ужасом. Неизвестно, как на ней отразится такой стресс. Уж лучше я сама…
